— А что? — слегка насупился Коля Белецкий. — Очень хорошая бекеша. Незаменима в целях конспирации. Студенческая шинель каждому лезет в глаза.
— Тоже мне конспиратор! — усмехнулась Катя, но не обидно, а с ласковой снисходительностью.
Из всех членов их «Группы народовольцев» она выделяла двух неразлучных юных друзей — Мишу Сунданского и Колю Белецкого, «Чистые, смелые души. На этих можно положиться», — не раз говорила она Михаилу.
— Напрасно вы так, Екатерина Михайловна, — возразил Коля Белецкий, — мы теперь очень строго соблюдаем все правила конспирации. Я вот никогда не подхожу к вашему дому по переулку, а всегда с Невского и проходным двором.
— Верю, Коля, верю, — успокоила его Катя. — Но я перебила вас, и вы не досказали нам о сходке.
— Да уже почти все сказал… еще вот что: сходка будет в кухмистерской Петрова, на каждую персону порция холодной закуски и пара чаю. Билет стоит рубль. Я принес вам два билета.
— Неужели ты пойдешь на эту говорильню? — спросила Катя Михаила.
— А вы не хотите идти, Екатерина Михайловна? — поразился Коля Белецкий. — Там будет профессор Тимирязев из Москвы, известный писатель Засодимский…
— Графа Льва Толстого не будет? — спросила Катя с усмешкой.
— Нет, надо сходить, — сказал Михаил, — понять, чем дышат нынче студенты, да и профессора… Послушать, о чем будут речи… Это и для нас очень важно. Так что выдавай мне, супруга, рубль па пропой.
Отдав билет Михаилу, Коля Белецкий попрощался и заторопился уходить.
— Обиделись, Коля? — спросила Катя.
— Что вы, Екатерина Михайловна… — смутился Белецкий. — Мне теперь надо успеть отнести билет Скабичевскому, а если его не застану, то Келлеру или Зотову, а это концы не малые…
У входа в кухмистерскую Петрова толпились студенты. Михаила встретили Миша Сущинский и Коля Белецкий и тут же повели в зал, чтобы успеть занять место поближе к главному столу, поставленному поодаль от прочих, по-видимому, для руководителей сходки и наиболее именитых гостей.
Михаил сразу заметил, что приборы на столах поставлены очень тесно, и сказал с усмешкой, что если среди приглашенных окажется хотя бы половина гостей истинно мужской комплекции, ну вот хотя бы такой, какою природа наделила его, то места за столом для всех явно не хватит.
На это Миша Сущинский возразил, что среди тех студентов, которые придут в кухмистерскую сегодня, дородных будет куда меньше, нежели тощих, и что по этой причине опасения Михаила Степановича совершенно неосновательны.
— Но почему все же решили втиснуть в этот зал такую уйму народа, — недоумевал Михаил, — чем руководствовались? Желанием просветить возможно большее количество прозелитов или желанием уменьшить паевой взнос каждого?
— Конечно, первою причиной, — сказал Миша Сущинский.
— А по-моему, второю, — возразил Коля Белецкий.
— А скорее всего, — сказал с улыбкой Михаил, — руководствовались обеими причинами.
— Ну, знаете, Михаил Степанович, — сказал с напускной важностью Миша Сущинский, — это уже оппортунизм.
Слово это только входило в моду, и Миша потому и позволил себе щегольнуть им.
— Оппортунизм у меня или у них? — переспросил, как бы недоумевая, Михаил.
— Стало быть, у всех вас, — сказал Коля Белецкий. Поддерживая игру, Михаил притворился чрезвычайно обескураженным.
— Выходит, тут собрались все оппортунисты…
— Не все, — уже серьезно возразил Миша Сущинский. — Вот посмотрите, Михаил Степанович, какая листовочка ходит по рукам.
— Это не листовка, а целая диссертация, — пошутил Михаил, беря из рук Сущинского сложенный вдвое полный лист плотной линованной бумаги, исписанный весь, до последней строки последней страницы.
Михаил быстро пробежал листовку — писано было густыми фиолетовыми чернилами, крупным, почти каллиграфическим почерком и читалось, как по-печатному.
Авторы листовки резко протестовали против университетских «распорядков, вызывающих чувство негодования». Они предупреждали всех студентов, что завтрашний день станет не «праздником науки», каким его силятся представить начальствующие лица, а лицемерным и циничным фарсом. «Будут говориться речи, петься гимны и кантаты». Будут «рассыпаться в благодарностях» перед начальством, «начиная с главного «покровителя» просвещения и кончая субинспектором». Станут доказывать, что кругом «тишь да гладь да божья благодать».
И авторы листовки задавали вопрос: «Но так ли гладко все на самом деле, господа? Так ли живется студентам?..»
И, подводя итог всему сказанному, называли завтрашнее официальное сборище «всероссийской вакханалией торжествующего произвола».