Режиссер лишь сдержанно кивнул:
– Ты голодна, хочешь зайти в магазин и купить булку и тут ты видишь своего бывшего мужа. Радость! Вот то, что поначалу должно отразиться в твоих глазах. Но всего лишь на секунду – нет, на долю секунды! Это должна быть вспышка. Если бы ты была прежней, ты бы тотчас бросилась к нему, кинулась на грудь вся в слезах. Но ты была в таком месте, которое научило тебя притуплять эмоции и контролировать их. Потому что за ними могут быть последствия. Ты разучилась доверять людям и научилась в них сомневаться. Кроме того, внутри тебя зреет мысль, что именно твой муж виноват в том плохом, что с тобой произошло за последнее время. И эта вспышка радости в глазах при виде мужа проходит, уступая место холодности и раздумью, смешанному с расчетом… Понимаешь меня?
– Кажется, понимаю, – охотно откликнулась Аленина.
– Тогда этот эпизод снимаем еще раз.
Аленина вернулась на свое место.
– Камера. Мотор, – сказал в «матюгальник» Пиктиримов.
Аленина вновь пошла по улице. Вот она замечает вывеску магазина, сглатывает слюну, подсчитывает деньги. И видит выходящего из магазина лощеного мужчину, своего бывшего мужа. Взгляд ее вспыхивает невольной радостью и надеждой, но мгновенно тухнет. Подавшееся было вперед тело застывает, взгляд героини становится холодным и острым, и она проходит мимо магазина, краем глаза обратив внимание на вышедшую из магазина свою бывшую лучшую подругу, которую и поджидал герой актера Самойленко. Героиня Алениной понимает, что эти двое и есть истинные разрушители ее судьбы, но внешне это никак не проявляется, и только на миг, опять на миг, в ее взгляде зритель видит боль и отчаяние.
Героиня Алениной проходит мимо магазина, Самойленко с новой супругой садятся в дорогой автомобиль и уезжают. А Аленина идет спокойно, и хотя идти ей некуда, зрителю видно, что путь ею уже выбран. Это путь мести и восстановления справедливости…
– Стоп. Снято, – прозвучал голос Пиктиримова.
Этот эпизод был сыгран Алениной гениально. Все участники съемочного процесса это прекрасно осознавали, и тишина, которая несколько мгновений стояла на съемочной площадке, была этому свидетельством. А потом раздались неожиданные и громкие аплодисменты, как если бы действо происходило где-то на премьере столичного театра.
– Молодец, Наташа, – удовлетворенно констатировал Пиктиримов и жадно закурил.
– Идем, – непринужденно сказала мне Ирина, и мы подошли к Альберту Андреевичу. – Привет, – эти ее слова были уже обращены к отцу.
– Привет, – просто ответил Пиктиримов.
– Вот тот человек, о котором я тебе говорила, – Ирина кивнула в мою сторону. – Познакомься, Русаков Аристарх Африканович…
– Как? – удивленно вскинул голову Пиктиримов, – Аристарх, да еще Африканович?
– Именно так, – подтвердил я, – Африканыч. Поскольку моего отца звали Африкан.
– Занятно, – ответил Альберт Андреевич, весьма слабенько пожимая мою руку и разглядывая меня. – Никогда бы не подумал, что такое сочетание имени и отчества возможно. Значит, вы человек особенный. Таких людей видно даже по имени, а следовательно, вы были бы весьма полезны кинематографу. Да и фактура у вас подходящая… А вы, молодой человек, не хотели бы сняться у меня в эпизоде? – вдруг спросил он.
– Зачем? – Я удивленно посмотрел на Пиктиримова. – У вас не хватает актеров?
– Хватает, даже с избытком, – усмехнулся Альберт Андреевич и посмотрел на дочь: – А он у тебя… хорош. Самодостаточный господин. В наше время это уже редкость.
– Аристарх согласился тебе помочь, – нетерпеливо произнесла Ирина.
– А он может? – с сомнением спросил Пиктиримов, переведя на нее взгляд.
– Представь себе, – ответила она с некоторым вызовом. – И ты сейчас очень глупо себя ведешь, – добавила она с легким раздражением. – Это не ты снисходишь до разговора с Аристархом. Это он пошел тебе навстречу, согласившись помочь.
– Ну, хорошо, сдаюсь, – Альберт Андреевич как-то сразу сник, ореол значимости, что его окружал, мгновенно улетучился, и перед нами предстал просто худощавый человек в обыкновенной кепке, немного усталый, нервничающий, что он с невероятным трудом скрывал, и с большой опаской ожидающий неприятностей, которые вот-вот должны были обрушиться на его голову. Он медленно взял «матюгальник», медленно поднес его ко рту и весьма неуверенно сказал в него: – Перерыв сорок минут.
Мы прошли в походный режиссерский вагончик, довольно уютный, где человек творческий мог бы укрыться от посторонних глаз: выпить кофе, почитать сценарий, отдохнуть на коротком диванчике или провести индивидуальную беседу с актером, настраивая его на роль. Пиктиримов закрыл дверь, налил себе из термоса кофе, присел на диванчик, закурил, посидел так с минуту, отхлебывая кофе и сопровождая каждый его глоток глубокой затяжкой, после чего, очевидно, решившись, посмотрел на меня и твердо произнес: