— Мне бы хотелось, — вкрадчиво заметил Бенедикт, внезапно появившись в дверях спальни, — чтобы этот дом стал более живым. Чтобы он не выглядел просто декорацией к вашему кино. И еще потому, что я собираюсь просить вас об одном одолжении. О нем мы сможем поговорить чуть позже, когда закончится съемочный день.
Я настороженно покосилась на консультанта. Мне не понравился его многозначительный тон, особенно если вспомнить, что Толику рекомендовали ни в чем ему не отказывать. Кто его знает, что на уме у этого таинственного мужика?
Но ответить ему я ничего не успела: снизу донесся требовательный голос Малкина:
— Алена! Где Алена? Найдите Одинцову, пора начинать.
Это означало, что пришло время заниматься моим любимым делом. Я весело поскакала вниз по лестнице под звон традиционно разбиваемой о камеру тарелки. На этот звук Бенедикт, спускавшийся вслед за мной, как-то невнятно охнул и поинтересовался:
— Что это, ради начала съемок у вас принято бить посуду?
— Всего одну тарелку, — наш консультант, похоже, мало понимал в киношных тонкостях. — На удачу, чтобы все прошло гладко и получилось хорошо.
— О, — с непонятным выражением протянул Бенедикт, — я не сомневаюсь, что у вас все получится отлично. Вероятно, все, за что бы вы ни брались, получается наилучшим образом.
Вместо ответа я только скептически хмыкнула — в работе может быть, зато в жизни у меня частенько все шло наперекосяк. Но мысли о собственной бестолковости, слава богу, можно было отложить, как минимум до конца смены. Я быстро сбегала к костюмерам и на грим, и с чувством радостного нетерпения встала перед камерой.
Начинали мы с эпизода встречи главной героини с королем из некой параллельной реальности. По мне, так все было задумано уж очень простенько: Шура стучал в дверь, я открывала, — и с удивлением обнаруживала, что из дома открылся проход в другой мир, насквозь магический и полный опасных приключений. А я внезапно стала счастливой обладательницей неких чародейских умений, узнать о которых подробнее мне еще только предстояло в будущем.
Король должен был потребовать от меня пропускать через свое жилище всех, кому понадобится пройти из его мира в мой или обратно, мне же следовало согласиться на предложенное.
Услышав привычное «камера, мотор, начали!», я приготовилась открыть дверь, без всяких магических штук, просто руками. За моей спиной заработала камера, дверная створка распахнулась, и на пороге воздвигся Шура — как обычно, несколько изумленный. На сей раз, видимо, от своей снисходительности к простой смертной тетке.
— Ты хозяйка этого дома, женщина? — спросил он, окинув меня величественным взглядом.
— Да, — в моем голосе тоже слышалась надменность, я же еще не знала, что за птицу занесло ко мне на порог. — Я хозяйка. И без моего разрешения ты не можешь войти в этот дом.
— Я не привык никого просить о позволении, не попрошу и тебя, — объявил Шура и сделал решительный шаг внутрь.
Точнее, попытался сделать. Потому что порог особняка буквально преградил ему дорогу, заставив вместо торжественного шага позорно брыкнуть ногами, словно прыгая через скакалку. На ногах мой партнер устоял, зато выслушал от Толика краткую речь о баранах, способных загубить даже простейший дубль.
Во второй раз после моей реплики только что открытая дверь сразу захлопнулась обратно, чувствительно приложив Шуру по лбу. Тут меня осенило: дом понимал все буквально — откуда ему было знать об условностях сериальных сценариев! Я заявляла, что не впущу непрошеного гостя, и особняк делал все, чтобы гость не смог войти.
Пользуясь всеобщим замешательством, пока Толик от души орал на «короля», я подобралась поближе к стене и прошептала:
— Это все не по-настоящему. Я все равно должна его впустить, так нужно по сюжету. Так что, пожалуйста, не делай ничего, если я прямо об этом не попрошу, хорошо?
— Вас, людей, не поймешь, — обиженно объявило строение. — Но ты хозяйка, раз не велишь ему мешать, я больше не стану.
— Спасибо, ты умница, — от души высказалась я, и снова слегка прошлась ладонью по стене.
Дом еще немного побухтел внутри моей головы о человеческом легкомыслии, и на том успокоился. Чего никак нельзя было сказать о Ведерникове. Я могла его понять: на лбу моего партнера выросла солидная шишка, Толик почти сравнял с землей его самолюбие, и в ушибленной Шуркиной голове вызрела мысль о заговоре, составленном против его персоны.