Черт. То же самое мы только что пережили в мире Великого леса. Эпизоды сериала мешались с моими личными похождениями таким причудливым образом, что я временами не сразу осознавала, где реальность, а где всяческое волшебство. Но как бы там ни было, работы никто не отменял, и я, собравшись в рекордные сроки, спустилась в холл.
Творилось там, даже по сравнению с обычной киношной суматохой, нечто несусветное. Могучие дядьки в синей униформе волокли куда-то огромные зеркальные панели, в одной из комнат первого этажа гомонила массовка, стараясь вырвать себе наряды поприличнее, оператор налаживал камеру, а перед зеркалом традиционно торчал Шура, бормоча себе что-то ласковое.
— Одинцова, ты как раз вовремя! — хлопнул меня по плечу невесть откуда вынырнувший Малкин. — Иди в свою комнату, там тебе туалет для бала подогнали. Красоты нечеловеческой, только носи аккуратно, а то с меня три шкуры за него снимут, ежели чего.
За спиной Толика маячил Бенедикт, он молчал, но на меня смотрел в высшей степени неприязненно. Это чувство у нас с ним было полностью взаимно, и я порадовалась солидному козырю в своем рукаве: советник покуда не знал о нашем с герцогом путешествии, а узнав, наверняка расстроится до невозможности. И поделом ему, честно говоря.
— Слушай, а у тебя телефон этого… экстрасенса сохранился, что домик наш давеча чистил? — вдруг спросил режиссер.
Я невнятно покивала (не сообщать же было Толику, что означенный персонаж находится прямо здесь, в особняке) и уточнила:
— А зачем он тебе сдался?
Малкин развел руками и широко улыбнулся:
— С тех пор, как ты Ведерникова свергла с престола (шучу, шучу, ему только не говори!), короля-то у нас нет. Роль осталась небольшая, но типаж хотелось бы такой… значительный. Чтобы сразу становилось понятно: мужик серьезный, правит твердой рукой, инакомыслия не терпит. Вот этот твой… как его?
— Джемс. Джереми.
— Иностранец что ли? Ну ладно, это неважно. Как раз он бы нам и подошел. Пятую категорию дам, больше не смогу. Ты найди его, если согласен, пусть скоренько подъезжает гримироваться и одеваться в королевское.
Я перевела взгляд на консультанта и порадовалась кислому выражению его физиономии. Пустячок, а приятно. Конечно, ему трудно пережить растущую популярность негодного, по его мнению, королевского племянника. Вот Толик заметил в нем величие и властность, и даже видит его в роли короля, пусть даже в простеньком сериале. И это Бенедикт еще не знает, как хорош его светлость в стихийной магии, и сколько полезного он успел совершить с начала нашего с ним знакомства.
Пока мы с советником мерялись взглядами, Толик желал как можно скорее начать съемки.
— Ну что ты встала? Есть номер? Тогда давай, звони ему быстро.
Лицо Бенедикта из кислого сделалось злорадным. Еще бы, мне же предстояло как-то выпутываться из создавшейся ситуации. Позвонить Джемсу я не могла, но лишить его роли монарха, пусть и не совсем настоящего, тоже было совершенно невозможно. Неизвестно, сколько бы я еще страдала в поисках выхода из создавшейся ситуации, но тут герцог объявился сам, точно почувствовал, что в нем есть нужда.
— Доброе утро, Алиона, — степенно поздоровался он, оглядел царящий вокруг хаос и моментально нашелся: — Приветствую и вас, господа. Я приехал проверить, хорошо ли в прошлый раз выполнил свою работу. Могу заверить, что все в порядке, энергетика дома чиста, никаких темных эманаций я не обнаружил. Теперь позвольте распрощаться с вами, если во мне снова будет какая-то нужда, Алиона знает, где меня искать.
И он направился к выходу, но был ожидаемо остановлен Малкиным, который так обрадовался появлению будущего короля, что странности его появления просто не заметил. Выслушав творческое предложение, герцог мельком глянул в сторону Бенедикта и с должной учтивостью согласился «изобразить», как он выразился, короля. Толик возрадовался и увел его светлость подписывать договор и примерять костюм, а я отправилась полюбопытствовать, в каком платье мне надлежит сниматься вечером.
При виде своего наряда я затосковала, что не догадалась захватить с собой туалет, подаренный мне государем Великого леса. На вешалке в моей комнате ожидал кринолин цвета «бешеная фуксия», в изобилии снабженный ленточками, рюшечками, по вырезу — неожиданно — мехом какого-то мексиканского тушкана, а по подолу — насквозь синтетическими кружевами, жесткими, как позавчерашний лаваш. К нему прилагались туфли непонятной эпохи, и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять, как сильно они будут натирать мои несчастные ноги.