— А ведь это благодаря именно им вы пока так и не вошли в газовую камеру.
— Я должен быть благодарен? Да передо мной в очереди стоят пятнадцать человек. Почему вдруг я стану первым? Я пробыл здесь девять с половиной лет. Тримонт — четырнадцать. Конечно, он афроамериканец, это всегда помогает. У черного больше прав, ты же знаешь. С ним сложнее. Что бы он ни сделал, виноват оказывается другой.
— Неправда.
— Тебе ли понимать, где правда, а где нет? Год назад ты корпел над учебниками, носил старенькие джинсы и пил с друзьями пиво. Ты еще и не жил, парень. Не говори со мной о правде.
— Значит, вы за то, чтобы суды с афроамериканцами не церемонились?
— Такой подход был бы разумным. Большинство этих подонков заслуживают смерти.
— Уверен, на Скамье вас не поддержат.
— Твое право.
— Вы считаете свой случай особым?
— Да. Я — политический узник, который оказался здесь по воле маньяков, преследующих определенные цели.
— Мы можем поговорить о степени вашей вины?
— Нет. Но я не делал того, что мне приписывают.
— Выходит, у вас имелся сообщник? Бомбу установил кто-то другой?
Сэм потер лоб. В комнате было все же намного прохладнее, чем в его тесной одиночке. Пусть разговор лишен всякого смысла, но все-таки это разговор не с тюремщиком. Нет, нужно сполна насладиться отпущенным временем, растянуть его.
Изучая немногочисленные пометки в блокноте, Адам думал о том, что сказать дальше. Беседа длилась минут двадцать, даже не беседа, а так, пикировка. Прежде чем уйти, он обязательно должен затронуть тему родства. Вот только как к ней подступиться?
В молчании тянулась минута за минутой. Кэйхолл вытащил из пачки третью сигарету.
— Почему вы так много курите? — решился наконец Адам.
— Предпочитаю умереть от рака легких. На Скамье это всеобщее желание.
— И сколько пачек в день?
— Три-четыре.
Еще одна долгая минута. Сэм тщательно затушил окурок.
— Где ты получил образование?
— В юридической школе Мичигана. После Пеппердайна.
— Никогда не слышал о таком.
— Это в Калифорнии.
— Ты там вырос?
— Да.
— Сколько штатов не отказались еще от смертной казни?
— Тридцать восемь. Но в большинстве она не применяется. Практикуют ее главным образом на Юге: в Техасе, Флориде, Калифорнии.
— Чтоб ты знал: наши чуткие законодатели ввели кое-какие новшества. Теперь нас могут отправлять на тот свет смертельной инъекцией. Это считается более гуманным. Мило, да? Ко мне, правда, такая милость неприменима: приговор был вынесен годы назад. Что ж, придется нюхнуть газу.
— Может, и нет.
— Тебе двадцать шесть?
— Да.
— Родился в шестьдесят четвертом?
— Верно.
Достав очередную сигарету, Сэм постучал ею по столу.
— Где?
— В Мемфисе, — ответил Адам, не глядя на собеседника.
— Ты не понимаешь, парень. Штату необходима новая жертва. Луизиана, Техас, Флорида — все они без колебаний избавляются от неугодных. Законопослушные жители Миссисипи недоумевают: почему наша уютная газовка пустует? Чем больше у нас совершается преступлений, тем громче люди требуют смертной казни. Нужно дать им почувствовать силу системы, стоящей на страже их собственных жизней. Перед выборами политики открыто обещают строить новые тюрьмы, выносить суровые приговоры и безжалостно расправляться с убийцами. Вот почему эти клоуны в Джексоне проголосовали за смертельную инъекцию. Обществу она представляется более человечной. Ясно?
Адам едва заметно кивнул.
— Время на них уже давит, а тут я подвернулся. Естественно, они будут нестись на всех парах. Их не остановишь.
— Но мы можем попробовать. Шансы остаются.
Кэйхолл закурил, с присвистом выпустил тонкую струйку дыма и подался к зарешеченному окошку.
— Откуда в Калифорнии ты приехал?
— С юга. Из Лос-Анджелеса. — На мгновение взгляды их встретились, и Адам тут же отвел глаза в сторону.
— Твои родичи все еще там?
В груди внезапно похолодело. Сэм смотрел на него в упор.
— Мой отец мертв, — дрогнувшим голосом ответил Адам.
Прошла минута, прежде чем Сэм откинулся на спинку стула и задал новый вопрос:
— А мать?
— Живет в Портленде. Со вторым мужем.
— Что с сестрой?
Адам прикрыл глаза.
— Учится.
— Ее зовут Кармен, так? — мягко спросил Кэйхолл.
— Откуда вы знаете? — выдавил Адам.
Бросив дымившуюся сигарету на пол, Сэм приник к решетке.
— Зачем ты здесь? — Вопрос прозвучал неприязненно и твердо.