— Как бы плохо ни было организовано государство и как бы ни ворчало недовольное население о сильном давлении, пока король имеет авторитет, государство функционирует. Если авторитета нет, распадаются все связи, которые держат общество.
Это было сформулировано так хорошо, что даже я смогла понять.
Но маркиз добавил еще кое-что для ясности:
— Лучший пример тому — недавние крестьянские восстания. Теперь они хотя и закончились, но крестьяне вышли победителями: они не платят издавна существующую барщину, подати и десятину. Их землевладелец — которого они таковым не признают — может бушевать и причитать сколько хочет. Но последствия почувствуем мы все: отвратительные спекулянты властвуют на рынке зерна. В городах недостаток продовольствия, и каждая маленькая община хозяйничает по своему усмотрению. Это очень походит на свободу, но из-за недостатка координации действий все это хаос.
Больше всего это коснулось тех, кто работал, создавая роскошь для аристократов. Они потянули вниз за собой другие сферы производства отрасли, так что число безработных постоянно росло. Огромные суммы денег, драгоценности и другие ценные вещи нашли свой путь за границу и в государственную казну налоги едва поступали. Огромная брешь государственной казне послужила спусковым крючком для революции.
— Так постепенно реакционеры проникли в высшую администрацию, стараясь снова воскресить старый режим, — недовольно говорил папаша Сигонье во время одной из наших встреч, которые опять стали регулярными. — Но нижний уровень администрации с ними не сотрудничает, а упрямо им противится. Так что в стропилах только сильно трещит, а мы в результате имеем затишье.
Глава девяносто третья
Поскольку так много аристократов отправились в изгнание, то оставалось все меньше офицеров, на которых король мог бы положиться. Многих простых солдат революция увлекла, и регулярные войска братались с Национальной гвардией.
Перед смертью граф Мирабо еще хотел уговорить короля довольствоваться постом конституционного монарха.
— Только так вы сможете предотвратить стремление экстремистов приобрести сторонников, сир, — убеждал короля граф. — Национальное собрание, конечно, можно будет уговорить пойти на компромисс.
Но Людовик охотнее слушал тех, кто был сторонником устаревших привилегий.
— Только при постоянном и несгибаемом давлении их можно измотать и вынудить капитулировать! — кричал Жорж Дантон под оглушительные аплодисменты на одном из заседаний Национального собрания. Период с 1789 по 1791 год был отмечен продолжающейся борьбой за власть между королем и народом.
— Временами они заключают перемирие, но всегда только тогда, когда оба противника видят в этом преимущество для себя. Прежде всего когда речь идет о том, чтобы сдержать окончательно потерявших совесть плебеев. — Мадам Франсина была не единственная, кто разглядел эту точку зрения.
Людовик шел, как по канату, от капитуляции к капитуляции. Всегда он оказывался тем, кто вынужден уступать, даже если у него в распоряжении были более сильные аргументы. После каждого из этих поражений короля вынуждали торжественно признавать идеи революции. По собственному высказыванию, Людовик приносил каждую из этих вынужденных клятв, сохраняя в душе за собой право нарушить обет при первой же возможности.
По стране прокатилась новая волна эмиграции, несмотря на грозящие санкции, и королева все снова и снова спрашивала мадам дю Плесси:
— Когда вы нас бросите? — и грустно добавляла: — Я почти склоняюсь к тому, что пойму вас, в случае если вы нас все-таки оставите. Но наш маленький сын очень огорчился бы. Дофин любит вас всем сердцем, мадам.
Моя госпожа каждый раз заверяла:
— Я вас никогда не покину, ваше величество. Это относится и к моим слугам, которыми вы можете располагать в любое время, мадам.
В моей лояльности Мария-Антуанетта могла не сомневаться.
— Со временем, моя дорогая, ты стала очень хладнокровной и умной, — улыбнулась мадам Франсина. — И я не посоветую никому вступать с тобой в схватку.
К демуазель Мари Мальро, второй камеристке графини дю Плесси и фанатичной стороннице революции, я придиралась так безжалостно, что барышня не выдержала и по собственной воле оставила службу. Уволить ее графиня не отваживалась.
По улицам Парижа я ходила с кинжалом. Так как было принято, что нижние слои населения показывались в общественных местах только с оружием, то я и не привлекала внимания. К сожалению, я не могла пользоваться дубинкой в коридорах дворца Тюильри.
Жюльен, мой любимый, постоянно напоминал мне, чтобы я всегда носила в складках юбок хорошо заточенный клинок. Ночью он теперь обычно лежал у меня под подушкой.
И из членов Национального собрания примерно четверть потребовали свои паспорта, чтобы отправиться в эмиграцию. Их отпустили. Их уход означал избавление от «реакционеров».
Жан-Поль Марат наблюдал за этим с радостью. Недавно он решительно вступил в борьбу с так называемыми англоманами, группой, которая хотела ввести конституцию Великобритании во Франции:
— Так называемая верхняя палата, сравнимая с английской, была бы препятствием для ликвидации феодализма и всегда мешала бы достижениям революции. Английский парламентаризм лишь псевдодемократичный.
Глава девяносто четвертая
Уже года два назад было выдвинуто требование, чтобы государство конфисковало все запасы зерна и установило единые цены. Так хотели обезвредить спекулянтов.
Я сидела у дяди Жюльена и баловалась грушевой самогонкой, которую он подал мне после вкусного обеда, состоявшего из жареного барашка с чесноком и соуса с розмарином. Мы как обычно рассуждали о политическом положении во Франции.
— Вмешательство государства — и своевременное, чтобы снабдить людей основными продуктами питания, — во всяком случае, следует предпочесть свободной расстановке сил. Человек от природы жаден и всегда будет хотеть разбогатеть на нужде своих собратьев, — заметил папаша Сигонье.
Многие, в том числе и члены Национального собрания, думали так же, но либералы отклонили такие меры. Для них они слишком попахивали абсолютизмом.
— Они считают, что законы свободного рынка будут все регулировать демократическим способом. Эти господа не знают, как ужасно голодать. Там, где они живут, недостатка ни в чем нет, — заметил старик.
За эти годы я полюбила этого странного чудака с большим сердцем. Он искренне скорбел со мной о смерти нашего с Жюльеном маленького сына. Он терпеливо выслушивал мои отчаянные выплески гнева и был свидетелем моих слез, когда я чувствовала себя совершенно беспомощной.
Между тем образовалась новая аристократия. Она состояла из крупных землевладельцев и чиновников администрации высокого уровня, которые отвернулись от абсолютизма, а также из богатых буржуа. В парламенте их интересы представляла мощная группа юристов и писателей. Были и многие молодые аристократы, приверженцы революции и до глубины души презиравшие старый режим; большая их часть сражалась в Америке за свободу, и эти герои и привлекали на свою сторону большую часть делегатов. Не было резкого разграничения в партиях. Когда хотели чего-нибудь добиться, искали себе поддержку большинства. Можно было только различить среди парламентариев правое и левое крыло, а также радикально демократическое.
В правое крыло, например, входил граф Мирабо. Еще к нему можно было причислить генерала де Лафайета. И он бился за благосклонность народа, но одновременно старался завоевать доверие и благоволение короля. Это не всегда ему удавалось.
Маркиз де Сад очень метко выразился:
— Генерал де Лафайет хотел бы быть слугой двух господ, а такое удается лишь немногим — он тоже провалится.
Он работал с месье Жан-Сильвеном Байи, мэром Парижа, который в обычной жизни был знаменитым астрономом.