Он боялся, что Пеппа увидит пруд, место их встреч, но она на самом деле не могла видеть ничего…
Ир должен был смотреть. Но не смог. Закрыл глаза. Это было слишком даже для него. Он видел многое, но ужаснее покалеченной Пеппы, казалось, не было ничего…
Тяжелый вздох Камеристки заставил его открыть глаза. Она всё смотрела. Смотрела и смотрела. Не отводила взгляда.
— Пеппа наконец сможет упокоиться.
— Не говори мне. Я не хочу… не могу…
— Прошу прощения. Мне не впервой, так что я… — она замялась, моргнула несколько раз и снова уверенно посмотрела на столбы, к которым уже привязали девушек.
Вспышка, и бревна загорелись. Ир против воли глубоко вдохнул. Костры охранялись сильным колдовством. Прежде, чем он сумел бы прорваться сквозь него и прекратить муки девушек, они бы уже сгорели. И Ир ничего не стал делать. Только сжал ладонь Камеристки сильнее.
От криков закладывало уши. Но даже так было слышно, как толпа радовалась торжеству справедливости, как воспевала Благого Демиурга. Людские счастливые возгласы мешались с воплями девушек, с криком его Пеппы… Ир мог поклясться, что ничего не слышал страшнее в своей жизни.
Он позорно замер. Напуганный, поглощенный ужасом, Ир, один из сильнейших колдунов севера, был готов спрятаться за спину Камеристки.
Они всё кричали и кричали, и чем громче были крики, тем более восторженными становились зрители.
У Ира сдавливало грудь, перехватывало дыхание.
Это было безумие. Невероятное, невозможное…
Первой перестала кричать ослабленная Пеппа. Ир облегченно выдохнул. Конец, она больше не страдала.
Затем девушка слева. И справа.
Камеристка разжала его руку. Глаза снова стали обычными, человеческими.
Огонь погас. Раздались аплодисменты. Кто-то предложил тост, и только тогда Ир увидел накрытые столы чуть дальше от толпы, за спинами людей. Он отступил в тень, оперся на холодную стену замка и осел на траву, схватившись руками за голову.
Заиграла веселая музыка, полилось вино. Несколько пар пустились в пляс. А на столбах продолжали висеть обугленные тела ни в чем не повинных девушек.
Ир впервые видел, как Церковь Благого Демиурга казнит ведьм.
Глава 13
Тувэ стояла у окна и жмурилась. Так она не видела яркого пламени костров, но всё ещё слышала крики девушек. Сердце в груди замирало. И, казалось, почти остановилось, когда приговоренные перестали кричать, а с улицы стала доноситься музыка.
Дверь тихо скрипнула. Кто-то вошел в её покои. Тувэ не стала оборачиваться. Она же просила всех покинуть комнату. Оставить её одну.
— Уходите. Я велела не беспокоить, — бросила грубо и раздраженно.
— Отойди от окна, Тувэ, — мужские широкие ладони легли на её плечи. От вкрадчивого голоса Элиота она вздрогнула и резко обернулась.
— Что вы тут…
— Догадался, что ты будешь себя изводить и пришел облегчить твою ношу. Позволишь?
Он потянулся к оконным ставням. Прижался к ней близко-близко. Тувэ отступила, король сделал шаг и вжал её в подоконник. Голоса стихли, стоило закрыть окна. Ни звука не проникало в покои.
— Они будут праздновать всю ночь. Тела снимут со столбов только после того, как рассветное солнце освятит их.
— Потому что Благой Демиург — бог света? Поэтому снимать нужно утром?
Она старалась смотреть на брошь, которой был приколот платок на его шее. В лицо взглянуть не могла. Только не когда он был так близко. Тувэ всё ещё помнила жар его поцелуев. И ей было стыдно. Вот там, за окном, сгорела любовь её друга, а она думала о губах короля. Что она за бесчувственное чудовище? Но она же ничего не чувствовала к этой служанке. Ей было разве что жаль Ира. Да и только.
Тувэ сглотнула и поспешила повернуться спиной к Элиоту. Он всё ещё прижимал её к подоконнику. Она касалась лопатками его груди. Хотелось откинуть голову ему на плечо и забыться. Не думать о сожжённых заживо девушках.
— Да, — зашептал он на ухо, осторожно перекинув её волосы на левое плечо. — Всё потому, что Демиург — бог света. Он властвует в солнечных лучах. Но что насчет ночи? Кому она принадлежит?
— Порождениям темных чертогов? — предположила Тувэ хриплым голосом. Признаться, книгу по истории религии она ещё не дочитала. Там было столько страниц… Она от каждой засыпала.
Его дыхание щекотало ухо. Он прижимал её крепко, надежно. За окном бесновался люд, и странное возбуждение вдруг стало накрывать её. В животе чувство опасности мешалось с жаждой ласки.
Они были тут, в безопасности, укрытые, под защитой, а там, за окном, творилось сущее безумие.
Противоречивые чувства сталкивались и разогревали кровь. Тувэ бросало в жар.
— Нет, моя дорогая северянка, — его руки коснулись живота, поднялись чуть выше, очертили край кожаной жилетки, длинные пальцы поигрывали со шнурками. Тувэ всё же откинула голову на его плечо. Элиот склонился к лицу. Он говорил тихо, вкрадчиво, чуть сухими губами задевая кожу на виске. — Темные чертоги тут совсем ни при чем. Церковники творят свое правосудие ночью, потому что темнота может скрыть их грехи. Потому что ночь принадлежит людям. Церковники, к слову, такие же люди. И когда взойдет солнце, все эти безумцы за окном образумятся, натянут свои маски благочестия и будут молиться за спасение собственных душ богу солнечного света.
Тувэ перехватила его руку и положила на свою грудь. Он чуть сжал пальцы, но тут же вернулся к невинным играм со шнурками. Она разочарованно выдохнула. Уже успела понять: Элиот сам любил выбирать время, способ и темп их ласк. И сейчас он хотел её медленно мучать.
— Разве в свете не будет ясно, что сожгли не тех?
— Не будет. В свете солнца обожжённые лица будут выглядеть настолько ужасающе, что никто не захочет вглядываться. Никто не захочет выяснять правду. Ведь они все боятся вдруг обнаружить, что танцевали на костях невиновных. Они все боятся оказаться убийцами.
Томная дымка развеялась, стоило вспомнить про рыженькую служанку и Ира.
— Я теряю его, — Тувэ выпуталась из объятий. Прошмыгнула к столику и наполнила кубок вином. Сделала глоток.
— Колдуна? — Элиот подошел к ней. Взял кубок из рук, повернул и отпил. Его губы коснулись ровно того же места, которого миг назад касались её губы. Тувэ сглотнула. Элиот облизнулся.
Кроме того жаркого и немного унизительного поцелуя между ними больше ничего не было. Тувэ начинала сгорать в нетерпении. Ежедневные невинные поглаживания рук, многозначительные взгляды, легкие объятия сводили с ума настолько, что она начинала хотеть его даже в такой неоднозначный момент.
— Да. Он… Он хотел уехать, а теперь… — Тувэ опустилась в кресло, уперлась локтями в колени, зарылась пальцами в волосы.
Она чувствовала за собой вину. За то, что не дала Иру выпустить магию, за то, что не стала спасать служанку. Она просто поверила Элиоту и Камеристке. Они сказали, что девушку не вытащить. И она поверила. Да и Ньял… Он не стал спорить и возражать. Но и не сказал, что она поступает правильно. Он вообще ничего не сказал.
— А теперь он не уедет, — Элиот положил руку на её плечо. — Он захочет отомстить.
Тувэ пронзило догадкой. Она вскинула голову и посмотрела на короля. Он удивленно приподнял брови. Нет, Элиот не мог сдать девушку, чтобы склонить Ира. Не мог ведь?
— Вы же не причастны к этому? — настороженно спросила Тувэ. Она не надеялась услышать правду, но хотела верить, что по его глазам всё сумеет понять.
Элиот снисходительно улыбнулся. Так, будто она в этот момент стала для него несмышлёным ребенком.
— Я король и причастен ко всему, что происходит в замке. Им нужен был колдун, чтобы добраться до нас с тобой. А чтобы заполучить колдуна, нужна была эта девушка. К счастью для нас, Ир оказался не глупым. К несчастью для девушки, церковь любит показательные сожжения.
— Ир меня не простит, — Тувэ покачала головой и откинулась на спинку кресла.
— Камеристка решит этот вопрос.
— Кая? Кая там? — она нахмурилась.