Но почему они не сократят штат настолько, чтобы каждый служащий занимался чем-то полезным? Так думал я и пугался беспечной глупости, с которой крутились лезвия этой мясорубки.
Когда поезд тронулся с места, меня немного отпустило. До последнего момента был уверен, что не дадут уехать. Но поезд поехал, и я был в нем, чувствуя облегчение оттого, что оковы рвутся. Когда я вспоминаю эту поездку, она мне кажется сном. Помню, как среди ночи услышал свою фамилию и проснулся. В купе проводников говорили обо мне, было слышно, потому что у меня было одно из первых мест.
Строгий голос спросил:
— Где он?
Меня как ледяной водой облили. Я спрыгнул с полки и быстро отошел к дальнему туалету. Стоял и смотрел через вагон, чувствуя себя преступником. Многие из нас ощущают себя преступниками задолго до того, как совершат первое преступление (может быть, такое чувство и толкает людей на противозаконные действия), и это недостаток правоохранительной системы в РФ. Люди спали, поезд, покачиваясь, ехал через ночь. Меня знобило. Я ждал, но ничего не происходило. Никто не искал меня, никакие люди в форме не подходили к моему месту. Долгие минуты и часы стоял возле туалета, иногда наспех курил в тамбуре, оставляя дверь приоткрытой, на палеве постоянно поглядывая в проход. И под утро стал ощущать себя жалким кретином. Конечно, мне это приснилось. Когда рассвело, я вернулся на свое место.
В Москве, когда я выходил из вагона, увидел бейджик на груди одного из проводников: он был моим однофамильцем. Тот разговор в купе проводников был о нем, неужели это простое совпадение? Никогда прежде я не встречал своих однофамильцев и встретил только теперь, на следующий день после жуткого телефонного разговора.
Еще несколько лет назад он выглядел не таким спортивным и стильным парнем, каким его можно увидеть на концерте в «16 тонн» или «SQUAT-кафе» и каким он грезится юным хипстершам, дрочащим на него в душе. Прежде, чем начать заниматься спортом — тяжелой атлетикой и позже тайским боксом, — Костя был одновременно худым и дряблым, юношей с фигурой старика, сутулым и нездоровым.
Это гораздо позже он будет делать сто отжиманий, а в момент жизни, о котором идет речь, Костя сидел на стуле, скорчившись за компьютером в своих трико с вытянутыми коленями и в очках с толстыми стеклами. Он макал батон в варенье, жевал, запивая чаем из большой кружки. Протяжный звонок в дверь прервал его вальяжные и благостные размышления о внешности Натали Портман. Минувшей ночью он посмотрел фильм «Близость» с ее участием, отшлифовал впечатления порнографией и занес запись в дневник.
Они пришли в полдень выходного дня. Костя растерялся, еле поднялся со стула, потому что это была третья кружка, подтянул трико и, отперев деревянную дверь, спросил:
— Кто?
За металлической дверью молчали. Костя хотел, было, закрыть квартиру, но его насторожил массивный шорох, будто на площадке было много человек. Он замер, стал прислушиваться, и тут же из подъезда (словно все это время они наблюдали за ним, как за крысой в аквариуме, и ждали правильной реакции) повелительно даже не спросили, а утвердили:
— Константин Валерьевич!
Костя резко отпрыгнул и почему-то побежал в комнату к маме. Он говорил шепотом.
— Мама, спроси, кто там, подойди, пожалуйста, спроси, кто там!
Он поздний ребенок, и его мама была почти пожилой женщиной. Как-то я заходил к Косте, и она сказала по поводу книги «Это я, Эдичка», валявшейся на полу: «Посмотрите, куда я ее бросила. Зачем такое читаете? — в следующий раз разорву!»
Костина мама настороженно спросила:
— Кто там?
Из подъезда нахально ответили:
— Прокуратура!
— А мы не вызывали.
Костина мама попыталась закрыть дверь, но голос смягчился и затараторил:
— Слушайте… Александра… ээ… Алексеевна, мы все знаем. Вы откройте, мы поговорим непосредственно с вашим сыном… Константином Валерьевичем. И ничего никому не будет, да?
— Ничего я вам не открою, идите, откуда пришли!
— Александра...
Костина мама захлопнула дверь. Они с Костей стояли и слушали, как звенит звонок и как в подъезде уже без стеснения громко переговариваются и хохочут. Потом стали стучаться, вернее, даже долбить в квартиру. Костина мама снова открыла деревянную дверь и спросила: