Но у Бориса была еще одна грань личности, которая портила жизнь остальным: регулярные нелепые приключения.
Вот две истории, произошедшие с Борисом в течение одного месяца:
1)
Раз он чертовски сильно напился в поезде. Его под руки стали выводить из вагона-ресторана, и тогда вдруг Борис, потеряв ощущение реальности, достал член и начал ссать. Попало на пол, немного на одного моего друга (не буду уточнять на какого) и даже на двух (!!) ужинавших мусоров. Когда Бориса заводили в купе, он повернулся, подмигнул одному из них и спросил:
— Хочешь меня?
С утра, когда поезд подъезжал к Москве, мусора пришли за Борисом. Он извинился и сказал, что ничего не помнит. Ему дали лист бумаги и он там написал какую-то извинительную-объяснительную, начав ее словами: «Милые мои милиционеры! Я очень извиняюсь, но я правда ничего не помню…»
Его отпустили. Он даже на секунду не попал в ментовку.
2)
Мама попросила Бориса купить ей газовый баллончик. Она поздно возвращалась с работы, пока шла от платформы, постоянно по пути попадались бездомные собаки и алкаши, типа ее сыновей, только куда более старые, запущенные и вонючие. Какое-то средство самообороны хотела иметь на всякий случай.
Борис приехал на ВВЦ, нашел павильон с соответствующим магазином. В электричке Борис успел выпить банку алкогольного коктейля и был в приподнятом настроении. Поэтому он решил, что стоит купить травматический пистолет — баллончика для мамы будет мало. Один пистолет приглянулся Борису, и он попросил продавца показать. Продавец достал из коробки, Борис потрогал — нравится. Посчитал деньги: не хватало 200 рублей. Думал, ладно, купит другой, но дешевле не было.
— Ну и петухи вы тут все! — заявил Борис на весь магазин и ушел.
На крыльце павильона продавец нагнал Бориса и ударил по лицу:
— Кого ты назвал петухом?!
Продавец держал пистолет, не купленный Борисом, прямо перед его мордой. Что примечательно: в свободной руке продавец держал упаковку. Но в следующую секунду набежали омоновцы, которые здесь же на ВВЦ в трех метрах отдыхали в автобусе, и скрутили обоих. В мусорском пункте продавца закрыли в обезьяннике, а Борису дали опять-таки лист бумаги.
— Пиши заявление.
— Не буду писать, — ответил Борис.
Сказал, что не имеет претензий к продавцу.
Он провел там всего минут двадцать. Потом ему сказали:
— Ладно, иди отсюда.
Но Борис неожиданно, даже для себя, сказал:
— Только мой пистолет отдайте.
И он получил новый — с упаковкой — травматический пистолет совершенно бесплатно. Через неделю в его комнате-студии был прострелен монитор, отколоты куски люстры и механических часов. Он не хотел ни на секунду расставаться с пистолетом, но, когда спал, мама или жена все-таки вытащили из-под подушки и спрятали игрушку.
В общем, сложным человеком был Борис. После трех концертов и пары месяцев репетиций у всех скопились к нему некоторые претензии, и я предложил сделать вместе последнее выступление (запланированное в Рязани) и расстаться.
Но Борис и сам был готов менять жизнь. На фестивале абстрактного хип-хопа Proper Hoppers Fest II, куда нас приглашали на сет, он познакомился и стал встречаться с той самой певицей по имени Meanna. Хотел уехать жить к ней в Нижний Новгород. Никому не верилось, что там его жизнь наладится, но я на это очень надеялся.
Из Рязани мы ехали на электричке в Москву, а он в это время ехал на автобусе — в Нижний Новгород.
Вместо Бориса пригласили в группу моего друга писателя Зорана Питича. Это псевдоним, его настоящее имя все давно забыли — тем не менее, кому интересно, советую почитать его прозу, например, в «Журнальном зале»:
http://magazines.russ.ru/authors/i/stivanov/
В детстве проучившийся четыре класса в музыкальной школе, тридцатилетний Зоран был вечно холостым флегматичным эрудитом с внешностью угрюмого араба и доброй широкой душой. Он почти никогда не покупал новой одежды, и вообще многие вещи его не интересовали. Жил с пожилыми родителями в их квартире — свою квартиру сдавал и отдавал деньги матери. Подобно Борису, ему почти не приходилось держать деньги в руках, но не потому, что у Зорана были проблемы с алкоголем, а потому что он был почти аскетом. Для него важнее было гулять, читать, писать, иногда путешествовать. Он изредка работал то ли строителем, то ли реставратором — но последнее время все реже и реже — и на заработанные деньги успел в свое время слетать на Кубу, в Европу, в Таиланд. Сам Зоран был очень скромного мнения о своих музыкальных способностях, но я его приободрил тем, что главное в группе не то, как играть, а то — кто играет. Тем не менее в сравнении с Борисом Зоран казался нам богом игры на фортепиано. Легко снимал партии скрипки, трубы и студийные партии пианистки, переигрывая на новый лад. Получалось энергичней, мне нравилось, как все звучит.