— Зачем был вегетарианцем почти три года? — спрашиваю я у себя.
— Чтобы уменьшить чувство вины, — отвечаю я себе.
— Уменьшилось ли оно? — спрашиваю.
— Как будто да, не знаю, — отвечаю.
— Имеет ли это смысл? — спрашиваю.
— Как будто имеет, — отвечаю.
Протягиваю руку, накалываю на вилку и кладу кусок морской рыбы на тарелку. Отрезаю ножом, кладу в рот, жую. Странно. Вроде бы вкусно, и вместе с тем мой организм получает необходимый ему йод, фосфор, витамины «А» и «Д». Вместе с этим и немного отравы. На каждую убитую рыбину приходится несколько случайных смертей морских животных.
— Спасибо, вкусно, — говорю я.
Вот как: протянул руку — и через секунду ты больше не вегетарианец. Так это бывает. А бывает так, что ты долгие годы, десять лет или двенадцать, скажем, хороший муж, а потом вдруг поставил пистон чужой женщине, засунул ей между ног, сорвался в пропасть сгоряча, напихал в рот до кучи — и ты больше не хороший муж. Нужно знать меру и ограничивать себя. Две пышногрудые женщины, вернее, самки, упали передо мной на колени, а я, как из пожарного шланга, поливаю их отравленной трупоедской спермой. Я давлю на кнопку в темноте, здесь не видно, что кнопка красная, но я у меня есть какое ни какое представление о творимом зле. Огромные самотыки разрывают детские задницы, все живое гибнет ради того, чтобы порадовать мою подлую утробу. Люди уже осваивают марс, вот-вот захватят Вселенную.
Зажмуриваюсь, как пытаясь спрятаться от наваждения, но прячусь от реальности, от правды, от всего хорошего, что есть во мне, продолжаю пережевывание. Делаю несколько глотков вина. Ножи и члены извлекаются из поруганной плоти. Вот я и поужинал.
Поглаживаю ногу своей девушки под столом.
— Вот я и отъел трупа, — говорю.
— Ничего страшного, — отвечает Оксана. — Это на пользу.
Они с мамой разговаривают, я пью. Смеркается. Мы одеваемся, из коридора прощаемся с мамой Оксаны, папой Оксаны, сестрой Оксаны и племянником Оксаны.
— До свидания.
— До свидания.
— Пока-пока.
— Пока.
Идем домой по вечернему городу Щелково, что в двадцати километрах от МКАДа. Держимся за руки через тряпичные перчатки. Говорим о том, что когда я начну зарабатывать деньги на киносценариях, мы переедем жить на море. Вдруг меня начинает тошнить.
Пейот создал во мне, как постреакцию, странного рода физическое неудобство. Это был неопределенный страх или беспокойство, какая-то меланхолия, качества которой я не мог точно определить. Я ни в коем случае не находил такое состояние благородным.
Карлос Кастанеда
Мне часто писали из Белоруссии, звали выступать. Я отвечал, что думаю, у них должна появиться своя «макулатура», местная. А у нас тут свой враг. Скорее всего, я считал не совсем так, просто, может быть, не верил, что мы соберем народ, выступая у них. Все-таки Минск — город гораздо меньше российских столиц. Я не верил, что мы хотя бы отобьем проезд. Но после того как Лукашенко в четвертый раз стал президентом, после суровых разгонов демонстраций против него, после тысячи просмотров новостных роликов с участием этого безумца — стал видеть в нем личного врага. Согласился. Мы с Костей подготовили альтернативный вариант песни «милиционер будущего», чтобы сделать сюрприз белорусской публике:
эй ты трутень яйца открутят
каждому врагу народа батькины сильные руки
будешь похоронен в минске где небо чистое
подо льдом под ногами усатого хоккеиста
В «макулатуре» было шесть человек: к тому времени у нас появился новый участник — гитарист Женя, красивый, модный и тихий парень, друг Мити. Я его знал немного с Митиного дня рождения и, случайно узнав, что Женя играет на гитаре, позвал на репетицию. Ему отчасти нравилась наша группа, и он решился попробовать. Он надеялся играть что-то в стиле старого злого американского рэпа. Но получилось что-то другое. Сначала ему просто приходилось переигрывать и переделывать чужие партии.
Мы сделали один концерт в Петербурге с ним — за две недели он не очень хорошо успел подготовиться и считает этот зимний гиг совершенно провальным (впрочем, он обычно судил по собственным ошибкам, а не по показателям коллектива) — и сейчас продолжали репетировать.
В Минске должны были выступать в марте 2011. Как оказалось, с клубами у них была проблема. Либо брали много денег за аренду (соглашаться на проценты от входа, как в России, белорусские хозяева не хотели), либо не было аппаратуры.