Тогда мы и сочиняли альбом, решив возродить группу. Костя придумал название «детский психиатр» задолго до моей первой строки, но это был образ — и все слова были нанизаны на него. Мои заметки в блокноте, наброски, сделанные в пригородной электричке, превращались в тексты — маленькие уродливые двойники нашего дивного мира, и уже тогда было понятно, что через время я буду очень скучать по этим моментам жизни. Моментам появления альбома. Я вложил туда многое: свои попытки стать взрослым и идиотские работы, которыми приходилось заниматься; очень болезненный для меня разрыв трехлетнего романа и последовавший за ним период без алкоголя и сигарет; переход на вегетарианство и впечатления от прослушивания пост-хардкора, хождения по магазинам модной одежды и чтения романов Уэльбека. Впечатления от процедур массажа простаты и желание иронически потыкать кучу дерьма — собственные комплексы. Наконец, я начал прощупывать для себя принцип написания песен, научился чувствовать его. Этот принцип прост и сложен, как разделенный на три колонки блокнот Уильяма Берроуза.
Теперь мы работали по системе true-рэперов: я показывал Косте первые куплеты и рефрены, он дописывал вторые куплеты. Иногда как щипцами приходилось из него вытаскивать, иногда у него получалось сразу. Мы оба были параноики и шизофреники, но я — в большей степени параноик, а Костя — в большей степени шизофреник, и поэтому мы хорошо дополняли друг друга. В марте 2009 года альбом был записан, кое-как сведен (я лишь выравнивал по громкости в Sound Forge и наложил на голоса минимум эффектов) и выложен в сети.
Как бы то ни было, очередной период в жизни закончился, и я случайно опять уехал жить в Москву из-за актерской халтурки (мне предложили сняться в двух короткометражках и даже платили небольшой гонорар), потом полтора месяца работал продавцом в магазине Topshop/Topman и осенью пересвел альбом со звукорежиссером. В мире как будто ничего и не случилось, хотя мне казалось, он должен был рухнуть перед великолепием «детского психиатра».
Но вот предложили сделать концерт в «Танцах», арт-директор этого заведения написал мне через «вКонтакте». Костя принял это предложение с поддельным или неподдельным энтузиазмом. Я хотел, но немного ссал.
Организатор мне оплатил билет Москва — Петербург — Москва в плацкарте. Гонорара не предполагалось. Теперь несуществующий, клуб «Танцы» находился недалеко от Сенной площади. Я приехал за день, репетировали, потом гулял, ночевал в гостях, опять гулял по мокрым улицам города, в котором Владимир Путин провел большую часть жизни. Оказался на месте раньше времени, сидел в своих мокрых рваных кедах, разглядывая афиши и брошюры, нервничал. Скоро подошел Костя.
Арт-директор сказал, чтоб просили у бармена, чего пожелаем, все за счет заведения. Я пожелал выпить пятьдесят граммов водки, чтобы согреться, Костя — кофе. Взяли микрофоны и начали настраивать звук со звукорежиссером. Когда Костя пробовал читать, я спрыгивал со сцены, слушал его партии, пытался представить, что сейчас может испытать посторонний человек, и не мог понять. Дома ты можешь считать, что нашел точные формулы, уместил жизнь в трехминутные песни, дотянулся до сути, что ты создал атомную бомбу, что угодно.
«А, по-моему, ты говно!», — скажет слушатель/зритель сто раз и сто раз будет прав.
Попросил еще пятьдесят грамм. Мы ждали. Люди не торопились. Прежде сам я никогда не бывал на концертах и не знал, что они всегда начинаются минимум на полчаса, а обычно на час, позже заявленного времени.
Вход сделали свободным, это была моя инициатива, иначе, мне казалось, никто не придет. День недели — среда — в клубе было около шестидесяти человек. Мне было очень неловко, эти люди сидели здесь, проводили время, пили свои напитки и разговаривали. Нужно было обратить на себя внимание. Скорее всего, половина из них не знала, что сейчас тут будет нечто, что мы назвали «социально-бытийный рэп». Остальная половина, наверное, слушала нас в интернете, возможно, даже были те, кому это нравилось. Но легко быть уверенным в себе, сидя дома, сейчас же было сложно, неловко. Но нужно было начинать, выходить на сцену. Мне очень хотелось, чтобы все скорее закончилось, и это предощущение изменится только через пять или шесть выступлений.