Бойцы вспоминают минувшие днии талес, в который рядились они.
А утром, в оранжевом блеске,по телу как будто ожог;отрывисто, властно и резкотревогу сыграет рожок.
И снова азартом погонигорячие лица блестят;седые арабские конив тугое пространство летят.
Мы братья – по пеплу и крови.Отечеству верно служа,мы – русские люди,но наш могендовидпришит на запасный пиджак.
Кухня и сандалий
Все шептались о скандале.Кто-то из посудывынул Берчикин сандалий.Пахло самосудом.
Кто-то свистнул в кулак,кто-то глухо ухнул;во главе идет СпартакМенделевич Трухман.
Он подлец! А мы не знали.Он зазвал и пригласилв эту битву за сандалийсамых злостных местных сил.
И пошла такая свалка,как у этих дурачков.Никому уже не жалко ни здоровья,ни очков.
За углом, где батарея,перекупщик Пиня Вайсмял английского евреяСоломона Экзерсайс.
Обнажив себя по пояс,как зарезанный крича,из кладовой вышел Двойриси пошел рубить сплеча.
Он друзьям – как лодке руль.Это гордость наша.От рожденья имя – Сруль,а в анкете – Саша.
Он худой как щепочка,щупленький как птенчик,сзади как сурепочка,спереди как хренчик.
Но удары так и сыпет!Он повсюду знаменит,в честь его в стране Египетназван город Поц-Аид.
Он упал, поднялся снова,воздух мужеством запах;"Гиб а кук! – рыдали вдовы. —Не топчите Сруля в пах!.. "
Но – звонок и тишина…И над павшим телом —участковый старшинаФима Парабеллум.
…Сладкий цимес – это ж прелесть!А сегодня он горчит.В нем искусственная челюстьдеда Слуцкера торчит.
Все разбито в жуткой драке,по осколкам каждый шаг,и трусливый Леня Гаккельиз штанов достал дуршлаг.
За оторванную пейсукто-то стонет, аж дрожит;на тахте у сводни ПесиСруль растерзанный лежит.
Он очнулся и сказал: "Зря шумел скандальчик:я ведь спутал за сандалжареный сазанчик".
Про тачанку
Ты лети с дороги, птица!Зверь, с дороги – уходи!Видишь – облако клубится?Это маршал впереди.
Ровно вьются портупеи,мягко пляшут рысаки;все буденновцы – евреи,потому что – казаки.
Подойдите, поглядите,полюбуйтесь на акцент:маршал Сема наш водитель,внепартийный фармацевт.
Бой копыт, как рокот грома,алый бархат на штанах;в синем шлеме – красный Шлема,стройный Сруль на стременах…
Конармейцы, конармейцына неслыханном скаку —сто буденновцев при пейсах,двести сабель на боку.
А в седле трубач горбатыйдиким пламенем горит,и несет его куда-то,озаряя изнутри.
Он сидит, смешной и хлипкий,наплевавший на судьбу,он в местечке бросил скрипку,он в отряд принес трубу.
И ни звать уже, ни трогать,и сигнал уже вот-вот…Он возносит острый локотьи растет, растет, растет…
Ну, а мы-то? Мы ж потомки!Рюмки сходятся, звеня,будто брошены котомкиу походного огня.
Курим, пьем, играем в карты,любим женщин сгоряча,обещанием инфарктаколет сердце по ночам.
Но закрой глаза плотнее,отвори мечте тропу…Едут конные евреипо ковыльному степу…
Бьет колесами тачанка,конь играет, как дельфин;а жена моя – гречанка!Циля Глезер из Афин!
Цилин предок – не забудь! —он служил в аптеке.Он прошел великий путьиз евреев в греки…
Дома ждет меня жена;плача, варит курицу.Украинская страна,жмеринская улица…
Так пускай звенит посуда,разлетаются года,потому что будут, будут,будут битвы – таки да!..
Будет пыльная дорогапо дымящейся земле,с красным флагом синагогав белокаменном селе.
Дилетант и бабник Мойшебарабан ударит в грудь;будет все! И даже большена немножечко чуть-чуть…
Монтигомо неистребимый коган
На берегах Амазонки в середине нашего века было обнаружено племя дикарей, говорящих на семитском диалекте. Их туземной жизни посвящается поэма.