– А можно я себе тоже сделаю, товарищ лейтенант? Один экземпляр?
– Только аккуратней, дело тонкое… Если что, скажи, мол – лейтенант приказал, не мог ослушаться, не выполнить приказа. Ну, а… почему не сообщил, кому следует – не успел. Так, на всякий случай. Понял?
Хотел сказать – «дело нелегальное», но передумал.
– За это не волнуйтесь. Двух дней мне хватит. Вполне!
Потом Пётр встречал эти копии на других кухонных посиделках, но не сознавался, что в этом есть и его заслуга. Он узнавал их, потому что края листков обрезал сам, сшивал, как мог и ужасно гордился и радовался, что его любимые стихи так активно идут в народ. Изрядно замусоленные, потемневшие, чуть-чуть пахнущие уксусом, они прошли через многие руки.
Что-то было в них от фронтовых газет, «окопной правды».
Хотя и не он их написал, но сопричастность автору ощущал сильную.
После этого Григорий размножал по просьбе Петра ещё какую-то запрещённую литературу. Но вот эти листки – первые – запомнились особенно.
Потом они оба демобилизовались. Страна развалилась.
Гриня уехал в Америку. По слухам, нормально устроился в Нью-Йорке, женился.
Книги перестали быть дефицитом. При первой возможности Пётр купил шикарный том «гариков» Игоря Губермана. Часто перечитывал, цитировал с удовольствием. И сейчас под настроение их открывает.
И вот, идёт он как-то по городу и вдруг слышит сзади:
– Здравия желаю, товарищ лейтенант!
– Гриня! Привет! Какой я тебе – лейтенант! Отставной козы барабанщик!
Похоже, имя Петра тот подзабыл, а вот звание – запомнил. Это проще.
Оба искренне обрадовались. Зашли в кафе, встречу слегка отметили – А я как-то просыпаюсь ночью, уже в Штатах, – сказал Григорий, – вдруг стихи, «гарики», вспомнил, и так… хорошо стало! Как ломиком по голове.
Мы же тогда могли загреметь очень сильно.
– Я тоже вспоминал, – признался Пётр. – Может, не так остро, как ты. Но страха не было ни тогда, ни потом. Храню как память, где-то лежат дома. Листики с дерева нашей молодости. Кое-что переплёл. Неказистые, но дорогие мне книжечки.
Расстались тепло и больше не встречались.
Пётр устроился на работу в солидную фирму. Как-то в разговоре случайно выяснилось, что бабушка его начальника жила в деревне Бородино, где отбывал наказание Игорь Губерман. Начальник, когда пацаном у бабушки бывал, даже видел его самого, и как жена приезжала проведать ссыльного с большим чемоданом всякого-разного.
В деревне его звали «Мироныч» и уважали, как человека умного и спокойного. Приходили поговорить о жизни.
Тогда Пётр и рассказал ему свою историю.
Оба улыбнулись хорошим воспоминаниям.
Прошло ещё несколько лет. Пару раз Пётр видел по телевизору выступления Игоря Губермана. Всё ходили слухи, что приедет и к ним в город на гастроли.
Но Пётр уехал в командировку, и они разминулись, не удалось попасть на концерт. Даже расстроился Пётр, и долго не мог успокоиться. Тем более, что начальник его побывал на том концерте.
– Сел в первом ряду, – рассказывал он, – и так и сяк, привстану, опять сяду. Думал – может, заметит. Нет. Не заметил. А подойти я постеснялся. Да и людей вокруг него полно, окружили.
Позавидовал тогда Пётр начальнику.
Опять несколько лет пробежало.
Москва. Конец дня. Пётр в командировке. Поднимается на эскалаторе в метро. Подъём длинный, но вот уже и в вестибюль выносит, только успевай, ноги подымай! Соскочил.
И не верит своим глазам – он!
Губерман уже ступил на эскалатор и вниз отъезжает плавно.
Прыгнул Пётр следом за ним, встал рядом и кричит радостно:
– Игорь Мироныч – вы?!
– Да, это я. Вы – сомневаетесь?
– Это просто замечательно! – Пётр смеётся, радуется, словно родного человека встретил в чужой, далёкой стороне.
И пока полз эскалаторе, рассказал историю про «множительный аппарат», Гриню, самиздатовскую кипучую деятельность.
Губерман выслушал внимательно. Стоят они у края эскалатора, а мимо народ снуёт, москвичи и гости столицы.
– Удивительная история! В каком это году было?
– В семьдесят восьмом.
– Да! Могли бы очень даже загреметь. И серьёзно! Вот, что – у меня завтра в ЦДЛ концерт, в девятнадцать часов. Приходите, буду вас ждать! Если вдруг билетов не будет, позовите меня. Я вас проведу.
Пётр задержался в Москве ещё на один день.
Билет в ЦДЛ успел купить. Сидел в кресле, затаив дыхание.
На пустую сцену вышел кудрявый человек, в светлой рубашке и брюках.
Концерт шёл живо, весело! Зал был заполнен до отказа.
Знаменитый зал ЦДЛ.
Было ощущение, что многие знакомы между собой. Временами, после чтения очередного стихотворения вспыхивал живой обмен репликами между зрителями и автором. Из зала просили прочитать одно, другое, и просьбы исполнялись. Записки шли во множестве, с мест выкрикивали что-то, смеялись остроумным комментариям со сцены.