И меня угостили немного. Улучили момент. Пьяный человек добрее до какого-то момента.
Потом началась самодеятельность. Мы объявляли номера. Я в кулисах ещё пригубил слегка «малиновой гомэры». Весело стало. Стою, смеюсь и начинаю понимать неожиданно – почему такое название! Тянет всё время громко хохотать! Очень кто-то тонко этот момент прочувствовал, прежде чем название озвучил и пошло оно навсегда в народ.
И ещё громче от такой пронзительной мысли ржать начал!
Хорошо, что праздник, а так бы странно всё это выглядело. Стоит молодой мужик – и ржёт! Беспредметно, а потому особенно заразительно.
А со всех сторон – ржачка накатывает волнами, несётся лавиной на сцену, нам навстречу, могучим горным эхом возвращается и самих же – опрокидывает.
Завораживающее зрелище всеобщей, разухабистой весёлости.
Эмма похихикала, смущение слегка обозначила, тоже пригубила глоточек и уже перестала казаться угловатой худышкой. Словно мы раньше в глаза друг другу пристально смотрели, а теперь повернулись и смотрим вместе в одну сторону.
Потеплело внутри, оттаяло по-доброму. Захотелось её защитить и сберечь от кодлы пьяных военных.
После концерта началась беспроигрышная лотерея и танцы.
Мы с Эммой пошли из закулисья переодеваться.
Вернулись в комнатку, а там – мрак. То ли лампочка перегорела, то ли в сети электрические бревно «приплыло» и коротнуло где-то.
Коридор пустой, все на первом этаже беснуются. Дверь приоткрыли, не очень-то стесняемся. Я – особенно.
Она наклоняется, лопатки такие острые, двигаются, шевелятся, будто кто-то верхом на ней ездит. Рёбрышки странные. Не прямые, а скошенные от бока к пупку.
Совсем я её зажалел.
Что-то щёлкнуло во мне вдруг, словно само. Стою в трусах – «семиведёрных», синих, армейских, до колен. Перестал стесняться вдруг, но и не наглею. Особенное состояние вспыхнувшей нежности, доверительности и в тоже время неясности.
Она так на меня скоренько зыркнула пару раз. И поскакали во мне нетерпеливые кони-лошади. Горячо сделалось в груди, растеклось мягкой волной по молодому организму желание. Хотя нет! Конь – символ пахоты, жеребец – вот секс-символ!
Только собрался дверь прикрыть, а тут – Вавнюк на пороге. ЧМОшник! Чума на две наши головы!
Она ойкнула, грудки прикрыла, сжалась тельцем к середине, к чёрному треугольничку. Пташкой такой беззащитной!
– Ты чё, борзо’та! – вскинулся я. – Кабан чмошный!
И на него попёр.
– Извиняюсь! – он на Снегурочку глазами скоренько зыркнул. – Замполит полка вас вызывает, товарищ солдат.
– Чего ему надо-то? Не горит – может и подождать. Праздник же.
– Вот то-то и оно, товарищ боец, что не может! Срочно требует! Ну, ты не волнуйся – порядок гарантируем! – шепнул мне Вавнюк.
Потопал я к замполиту. Командование уже стол накрыло отдельно. Обыскался – ну нет его нигде! Гуляет в своей компании! Новый год ведь, как такое пропустить.
Часа полтора по части вокруг «пентагона» циркулировал. Везде застолья, а замполита нет нигде! Засекретился!
Вернулся я на второй этаж. Постучал в комнату. Тихо.
Стою, чувству – в правой ноге боль непонятная завелась, вялость, и как будто температура поднимается. Устал? Распотелся на сцене, потом бегал нараспашку по морозу. Вот и результат!
Может, натрудил с непривычки?
И мысли вялые, бесформенные, как старые валенки, в которых весь вечер провёл. Прилечь захотелось.
Глянул в окно. Пустынная дорога под горку, вдоль забора части, едва различимые искорки в белом конусе у столба, потом пропадают в темноте, редкими снежинками искрятся в свете фонарей. Лёгкий морозец. Красота! Стоило целый год дожидаться! И год хороший – дембельский!
Новогодняя сказка! Если бы не был я сейчас в форменке солдатской.
Вавнюк идёт в парадке, шапка едва на затылке держится, без шинели. Фраер разухабистый! Рядом – Эмма, в пуховый платок носик прячет, полуперденчик на ней короткий. Парок у них над головами кудрявится, путается легкомысленно в небо. Небось, про черевички ей рассказывает!
Вдруг – вся его хитрость с замполитом мне стала ясна!
– Ах ты, чмошник поганый! – сказал в сердцах. – Ну погоди, разберёмся! Крысятины кусок! Вавнюк – гавнюк!
Покричал! Один, клуб пустой, побился грудью об прозрачную пустоту большого окна.
И ещё прибавил немного…
К утру у меня разнесло мизинец на правой ноге, и подскочила температура. Так в одном сапоге, одном тапке и шерстяном носке приковылял в санчасть.