— Вы хотите, чтобы я говорил? — спросил он.
Человек уселся возле него и знаком попросил открыть рот. Он сказал:
— А-а-а-а…
И Шварц повторил:
— А-а-а-а, — в то время как пальцы человека массировали его адамово яблоко.
— В чем дело? — недовольно спросил Шварц, когда его шея оказалась на свободе. — Вы удивлены тем, что я могу говорить? Да за кого вы меня принимаете?
Проходили дни, и Шварц узнал несколько вещей. Человек был доктором Шентом — первый человек, которого он узнал по имени с тех пор, как остановился над тряпичной куклой. Девушка была его дочерью, Полой. Шварц обнаружил, что ему больше не нужно бриться. Волосы на его лице перестали расти. Это испугало его. Неужели они больше никогда не вырастут?
Силы быстро возвращались к нему. Ему разрешили одеться и вставать и кормили уже не только кашей.
Был ли он тогда болен амнезией? Лечили ли его от этого? Был ли именно этот мир нормальным и естественным, в то время, как тот мир, который он помнил, был лишь фантазией, порожденной амнезией мозга?
Ему так и не позволили выходить из комнаты, даже в коридор. Что же тогда — он пленник? Может быть, он совершил преступление?
Человек никогда не может оказаться более потерянным, чем если он потеряется в коридорах собственной памяти, куда никто не может добраться, чтобы найти его. Не бывает человека более беспомощного, чем тот, который не может вспомнить.
Пола забавлялась, уча его словам. Но его вовсе не вселила та легкость, с какой он подхватывал их и запоминал. Он помнил, что обладал в прошлом удивительной памятью. По крайней мере, память его казалась прежней. Через два дня он мог понимать простые предложения. Через три — произносить их так, чтобы его понимали.
Так или иначе, на третий день он был удивлен и сам. Шент учил его говорить и задавал ему вопросы. Шварц должен был отвечать, а Шент смотрел при этом на показания приборов. Потом Шент объяснил ему термин «логарифмы» и попросил назвать логарифм двух.
Шварц осторожно подбирал слова. Его словарный запас был еще ничтожен, и он дополнял его жестами.
— Я… э… говорить. Ответ… но… цифра…
Шент кивнул головой и сказал:
— Не цифра. Не это, не то, часть того, часть этого.
Шварц достаточно хорошо понял, что Шенту ясно его соображение, насчет того, что ответ не является круглым числом, и тогда он сказал:
— Точка, три, ноль, один, ноль, три… и… много… цифр.
— Достаточно.
И тогда пришло удивление. Откуда он мог знать этот ответ? Шварц был уверен в том, что никогда не слышал о логарифмах раньше, однако ответ в его мозгу возник сразу же, как только был поставлен вопрос. Он понятия не имел о том, каким образом он его вычислил. Все произошло так, будто его мозг был независимым существом и использовал его самого лишь как незначительный источник информации. Или же он был когда-то математиком, я дни до наступления амнезии?
Он обнаружил, что ему безумно трудно ждать, как проходят дни. Он все острее чувствовал, что должен вырваться в мир и каким угодно образом вырвать ответ. Он никогда не получит его в этой тюрьме, где (как он внезапно понял) он был всего лишь подопытным существом.
Возможность представилась на шестой день. Ему начали чересчур доверять, и однажды Шент, уходя, не запер дверь. Обычно дверь закрывалась столь тщательно, что даже самой тонкой щели не оставалось между ней и стеною. Но на сей раз она была.
Он ждал, пока не уверился, что Шент уже не вернется, потом медленно приложил руку к блестящей полоске света, как делали раньше Шент и другие. Дверь тихо отворилась. Коридор был пуст.
И Шварц «бежал».
Откуда ему было знать, что в течение последних шести дней агент общества Древних наблюдает за больницей, за комнатой, за ним.
Глава 6
Ночные опасения
В вечерние часы дворец Прокуратора походил на волшебную сказку. Вечерние цветы (ни один из них не был родом с Земли) раскрыли свои белые чашечки и наполняли своим благоуханием даже стены дворца.
Под поляризованным светом луны искусственные силикатовые пряди, умело вправленные в алюминиевые структуры дворца, фиолетово искрились на фоне металлического сияния.
Энниус посмотрел на звезды. Именно они были для него истинной красотой, потому что принадлежали Империи.
Земное небо относилось к небесам среднего типа. Оно не имело непереносимого сверкания небес Центральных Миров, где одна звезда так тесно соседствует с другой, что чернота ночного неба почти теряется в потоках света.