Ками пронзительно взвыл высоким, болезненным звуком, словно наждачной бумагой пройдясь по мозгу монаха. Струи какой-то сверкающей жидкости вытекли из разбитого лика Эийо, подобно слезам. Ивамори быстро выхватил еще одну платину, снова швырнув ее в голову ками. На этот раз кусок металла пробился сквозь треснутое лицо Эийо, и вылетел из затылка, разбив по пути один из его парящих сияющих шлемов. Раздался еще один крик, и Ивамори заметил, как разбитый шлем растаял в крошечных желтых искрах, осыпавшихся на землю. Его пальцы замкнулись на следующей пластине.
Но прежде чем он смог оторвать ее, тело ками начало мерцать и дрожать. Ивамори обнаружил, что почва под его ногами стала туманной и мягкой. Спустя еще несколько мгновений ками исчез полностью.
Ивамори рухнул еще раз, но теперь уже по своему сценарию. Он фыркнул, приземлившись, и вытер пот со лба. Когда он вернулся в монастырь, радостные крики и восхваления осыпали его, как только он появился в поле зрения. Учитель Аншо все еще стоял на прежнем же месте, осматривая Ивамори оценочным взглядом.
- Сотня лучших воинов Лорда Конды не смогли победить его. А ты сделал это!
- Ты всех нас спас!
Ивамори покачал головой с мрачным лицом. – Нет, я оплошал. Я мог бы очистить этот мир от великого ками, не дать ему причинить вред невинным смертным.
Наконец, заговорил Аншо. – Но ты ранил его, достаточно, чтобы он отступил в какуриё, это не удавалось еще никому. И ты говоришь о поражении?
- Я не говорю о нем. Мои действия орут об этом достаточно громко. – Не обращая внимания на восхищенные взгляды и крики радости, Ивамори ушел прочь. Аншо позднее нашел его на тренировочном дворе, бьющим кулаками по деревянным столбам и ногами по мешкам, набитым листьями, пока все его тело не покраснело от напряжения.
- Мы приготовили праздничный пир в честь твоего подвига. Ты присоединишься к нам?
- Нет, - послышался одинокий хрип. И больше он не проронил ни слова, вернувшись к ударам и рывкам. Аншо тихо ушел, вернувшись к пылающим огням и радостному смеху праздничного ужина.
Чистое и теплое утро озарило Лес Дзюкай. И хотя никто из изнеженных и надушенных дворян Замка Эйгандзё еще не раскрыл век, монахи следовали пути природы, и уже давно были на ногах. Нужно было тренироваться, писать коаны, выращивать еду, и чинить утварь. Они копошились, как муравьи, в бесконечной суете перетаскивая свои мешки, бревна, и тревоги.
В самом центре всего этой бурной деятельности, как это часто бывало, находились два неподвижных человека. Аншо сидел в своих покоях, а Ивамори склонился в поклоне перед ним. На лице старейшины отпечаталось беспокойство. – Я не стану пытаться остановить тебя. Но я настоятельно рекомендую тебе передумать.
- Нет. – Массивный монах поднялся на ноги. – Мои ошибки за прошедшие дни не перестанут преследовать меня, пока я не приму меры. Я не вернусь, пока Шисато не будет либо пленена своим народом, либо убита моей рукой.
- Ты поступил бы так, даже, если бы это означало оставить нас без нашего сильнейшего защитника?
- Я не планирую уходить надолго. Но мои действия направлены на общее благо, и я должен им следовать, если желаю сохранить свою честь.
- Ах, честь, - вздохнул Аншо. – Столь благородная концепция. И все же, люди Даймё также умирали из-за нее понапрасну.
- Учитель?
- Ты всегда был одним из моих наиболее раздражающих учеников. – Сказал Аншо с улыбкой, в которой не было ни капли злости. – К тому же, с таким огромным потенциалом…
Ивамори моргнул. – Учитель? – осторожно повторил он.
- Ты еще не нашел ответ на вопрос, который я задал тебе? – последовал непринужденный вопрос, брошенный так, словно они только начали разговор.
- Вопрос? – лицо Ивамори на мгновение озадачилось. – О, это! Ничего, помимо того, что я уже сказал. Почему Вы спрашиваете?
- Если ты спрашиваешь об этом, то не поймешь меня. – Аншо замолчал. – Подумай о нем в своих скитаниях, Ивамори. И обдумай, зачем ты пришел сюда, в первую очередь. – С этими словами он закрыл глаза.
- Почему я…? Что Вы…? – Но ровное дыхание старика и его полная неподвижность сказали Ивамори, что Аншо был уже не совсем здесь, во всяком случае, в духовном смысле. Он тихо поднялся, закинул за плечи скудную суму, и покинул монастырь. Он ни с кем не попрощался; не было никого, с кем он хотел бы проститься. Несколько монахов увидели его, и хотели расспросить его, пожелать счастливого пути, но знали, что лучше было и не пытаться. Так, уход одного из сильнейших бойцов в Дзюкае, возможно, во всей Камигаве, прошел без единого слова.