- Последние 1 000 лет я возвращал сны в сознание смертных. Я бродил по мерцающим дорогам их воображаемых миров, читал неписаные свитки, которые всегда читаются по-разному, хотя их никогда не касалось ни перо, ни лезвие.
- Когда юный соратами Мелоку закрыл глаза после завершения первого из великих испытаний, лежащих перед каждым ученым соратами, он создал во сне дворец, в котором он был хозяином, и я танцевал среди его облаков, кирином с усами из тумана.
- Боже, как оригинально, - пробормотал Чешуя.
- Я был там червем во фрукте, когда акки Иши-Иши пролетел над вершинами Сокензан на своем крепком козле и нашел обильное древо хурмы. Я был нежным летним ветерком, перенесшим златовласую деву к кицунэ Снежному-Меху в его снах. Он проснулся и в тот день написал свою первую поэму.
- Погоди, - перебил его Чешуя, - не пытаешься ли ты сказать нам, что, по-твоему, смертные в своих снах становятся чем-то большим, чем животные – что они равны ками – из-за воображения?
- Все, что я говорю, - ответил Роса, - что нельзя судить желудь по его размеру. Нужно взглянуть на его тень, ибо в ней вы увидите сон дуба, коим он станет.
Чешуя покачал головой и вздохнул. – Скажи мне тогда, Роса, что делать с незуми, которому снится, что он дракон? Можем ли мы сказать, что, поскольку ему это снится, то он и в самом деле величественное существо из чешуи и ярости?
Роса молчал.
- Нет, - сказал Чешуя, отвечая себе самому, - ибо в итоге мы все равно кончим мордой в болоте, с отравленным кинжалом в спине. И, Роса, я читал ту поэму Снежного-Меха, ту самую, о златовласой деве-лисе. Она омерзительна.
Чешуя принялся смеяться над собственной шуткой. Он хохотал так сильно, что смех перешел в болезненный кашель. Одной рукой он схватился за горло, и громко кашлянул еще раз. Послышался звук металла, брякнувшего об пол. Все в комнате повернулись и увидели маленькую треугольную черную чешуйку, лежащую на деревянных досках под ногами. Они беззвучно наблюдали за тем, как дым начал подниматься от пола вокруг чешуйки. В считанные мгновения чешуйка прожгла пол и выпала из-под чайного домика.
Чешуя встал.
- За последние 1 000 лет я видел многих смертных изнутри, и вскоре после каждого моего вселения, выбранный мною смертный умирал. Некоторых я посещал на месяцы, некоторых на недели, некоторых лишь на день, и у каждого появлялись признаки моего присутствия. Язвы на горле и во рту, кровоподтеки на суставах и коже, или багровые раны, расцветавшие на лице за ночь. Однажды, я видел, что умерла вся деревня, когда я перешел от собаки к ребенку, к матери, к отцу, и дальше, к следующей семье. Мои путешествия не несли с собой ни предубеждений, ни пристрастий. Я равно перескакивал с калеки к нищему, как и с крестьянина к лорду. Они называли меня Черным Ветром, и Рыдающей Чумой, думаю, из-за следов крови, текущих из глаз тех, кого я благословлял.
Чешуя замолк и посмотрел на остальных, сидевших в чайном домике, медленно обдумывая каждого из них по очереди, продолжив рассказ. – Я видел смертных, достигавших головокружительных высот, лишь для того, чтобы рухнуть на колени, неуклюже кляня ками, словно им было кого винить, кроме собственной смертности. Все вы здесь заявили о том, что знаете, что значит быть смертным, и как мы могли бы залатать великую брешь между нашими мирами, которые, на самом деле один, единый мир. Но услышьте: Истинно понять что-либо можно лишь по его завершению, и я видел так много завершений… И, - добавил он, помолчав, - увижу еще больше, ибо моя работа не завершена.
Чешуя низко поклонился, затем вышел за дверь из чайного домика.
- Погоди! – Серебряная борода встал и подбежал к двери, хватая Чешую за его тощую прыщавую руку. – Погоди, дружище. Ты говоришь об уничтожении смертных, и все же, ты знаешь, что они больше, чем скот для убоя. Пусть они служат и почитают тебя, если хочешь, но… не отворачивайся от них. Вспомни, Чешуя. Вспомни, как все было прежде. Мы снова сможем процветать, но это процветание должно быть общим, или же все мы пострадаем.
- Я помню, - сказал Чешуя, легкая улыбка возникла на его тощих губах. Затем послышался вой ветра и поток блестящей черной кожи, увенчанной изогнутым, чешуйчатым хвостом, когда огромное существо – темный кирин – взмыл с того места, где стоял Чешуя. Холодящий душу рев эхом прокатился по холмам, и существо исчезло.
Оставшиеся четверо беззвучно переглянулись.
- Мне он никогда не нравится, - со вздохом сказал Серебряная борода. – Но, у меня есть надежда.
Сказав это, он вышел за дверь. Поток блеска возник на его месте, словно солнце опустилось к самой двери чайного домика, и когда он растаял, на месте Серебряной бороды стоял кирин. Его грива была цвета рассвета, а чешуя напоминала мягкие облака, обрамленные небесным сиянием. Он фыркнул и ударил копытом о землю, после чего, также, исчез.