и. - Кирочка, - сказала пожилая женщина в темном под горло платье. В ее голосе - печаль и почтительность. Должно быть, родители этой Кирочки уважаемые люди. На меня тут же распространяется ее аура, по крайней мере, хозяйка забывает спросить: кто я и откуда? - Я ненадолго, тетя Варя, - говорит Кирочка. Она пытается сделать вид, что не знакома со мной. - Я поухаживаю, - галатно тянусь к я плащу Киры. - Проходите, - говорит та и идет по коридору. - Слушай, - прошу я, - не бросай меня. Ты же все про меня знаешь. - Все? - удивляется она. - Главное... Остальное - мелочи. Она молчит, я воспринимаю это, как знак согласия, Квартира начинается с холла, слева - громадное зеркало с тумбочками для мелочей. Напротив входной двери - стеклянная перегородка, наполовину сдвинутая. За ней - большая комната, с пальбой и фортепиано в углу. Там составлены буквой "Г" столы со снедью и бутылками. Я понимаю: девять дней... Уже есть друзья и близкие, я слышу из комнат их голоса. А комнат здесь, судя по всему, десятка два, не меньше. У меня в кармане фотография Прохорова. Я захватил ее на всякий случай, она настраивает на деловой лад. - Кира, - прошу я, - возьми меня под руку. - Зачем? - таинственным шепотом спрашивает она. - Так нужно, - шепчу я в ответ. - Объясню, но немного позже. Я все рассчитал. Все должно получиться. Если, конечно, не будет накладок... В гостиной я выбрал место за столом, так, чтобы смотреть за раздвинутую перегородку. Мне не видно зеркала, но до него не больше метра. И путь из туалета, кухни, ванной ведет к нему. В самый последний момент, когда все рассаживались, я вышел и поставил на тумбочку, прислонив к зеркалу, фотографию Прохорова... Каждый, кто будет проходить, - увидит. А я увижу, что он увидит. Народ разместился, позвякивает посудой. Здесь нас человек тридцать. - Кира, - наклоняюсь я к девушке, - а кем ты ему приходишься, Валентину Анатольевичу? - Так, родственница, - отвечает она. - Седьмая вода на киселе. Она отвечает, это удивительно. Незнакомому нахалу. Она доверяет мне... И поневоле в меня начинает вползать излишняя серьезность. Словно я уже должен ей что-то... Думаю о том, как бы мне не пропустить тех, кто будет входить и выходить. Вычеркиваю из списка трех женщин, в том числе тетю Варю, снующих из гостиной на кухню и назад. Видел, как они скользили взглядом по фотографии Прохорова, не подозревая об общей розочке, ни с того, ни с сего связавшей его с Валентином Анатольевичем. - Ты обещал объяснить мне кое-какие мелочи,- негромко говорит Кира, - без них я чувствую себя как-то неуютно. - Хорошо, хорошо... Понимаешь, я человек, который приезжает на поминки чужих людей... Совсем чужих... Читаю объявления в газете... Я его не знаю и не видел никогда... Ну, слабость у меня такая. Некоторым нравится ночевать в гробах, а мне - вот так. Но я проходимец безобидный. Боюсь только, что меня побьют, если ты кому-нибудь расскажешь. Она смотрит на меня, не зная, как реагировать на шутку. Но я серьезен... Ах, какие у нее глаза! Припечатали к месту. В них недоверие и вопрос. Грешно обманывать такие. - Зачем? - спрашивает она. Мужчина в светлом костюме встает и выходит. Не хватало двухстульев. Он появляется почти сразу же в коридоре, со стульями, замечает фотографию Прохорова, равнодушно этак, входит в гостиную и садится. Я вычеркиваю его из списка, он больше не интересует меня. - Тебя легко обманывать, - говорю я, извиняясь тем самым за свою ложь. Она обиделась. Вижу: я достоин ее обиды. Но она не выдаст меня. Это я тоже вижу. И даю себе слово больше не лгать. На фортепиано - портрет покойника. Рядом - рюмка и пустая тарелка. В рюмку наливают водку, в тарелку что-то кладут. Горе у всех одинаково. - Вообще-то мне неприятно сидеть рядом с тобой, - говорит Кира. Но я вижу - это наказание, которое она ПРИДУМАЛА ДЛЯ МЕНЯ. - Ты мне понравилась, - отвечаю я. Я серьезен. И теперь сам смотрю на нее. Мне нечего терять... Но я чувствую чужую беду. Мне тяжело оттого, что я должен быть здесь... Все перемешано в этом мире. Для того чтобы противостоять наваждению женских чар, нужно хоть раз жениться. И промучиться не меньше четырех лет. Это здорово отрезвляет. - У тебя прекрасный акцент. Ты где живешь? - спрашиваю я. Я выпил водки и сижу с рюмкой в руке. Какаято пара тихо говорит с тетей Варей. Я предполагаю, что они уже прощаются. - В Сан-Франциско, - отвечает Кира. Киваю послушно. - Там землетрясения... Не страшно? - Страшно здесь. - Язык учила по самоучителю? - Ага, - соглашается она. - Часто ты так... приезжаешь? - В первый раз... Но долго решался. Жалко его родителей. Я должен побыть здесь... Я тоже с пятьдесят девятого года. Рождения. Пара проходит мимо зеркала, скользит по фотографии равнодушными взглядами, я наблюдаю это - никакой реакции, Сумасшествие, что я оказался в этом доме. Здесь много людей и много слов о Валентине Анатольевиче Кравчуке. В нем нет никакой загадки: закончил авиационный, работал в научно-исследовательском институте, не успел обзавестись семьей и выпал однажды из окна... Все, кто пришел сюда, смирились с его смертью. Кроме, пожалуй, меня. Некую неотчетливую таинственность в происходящем улавливаю лишь я. Лишь я, я один... Это кажется гнусным, будто я приполз к хорошим людям, чтобы облить их грязью. - Хорошо быть обезьяной и лопать каждый день бананы. И ничего не знать, что впереди... У вас, говорят, их много? - Встречаются, - соглашается она. - Мне кажется, ты - мазохист. - Хорошо, - соглашаюсь я, уводя разговор от этой темы. - А чем занимаешься ты? - Я? - переспрашивает она. - Учусь в МГУ. - В аспирантуре? - Что-то в этом роде. Изучаю русскую литературу. - Зачем? - Хочу понять, существует ли великая славянская душа. Или это вымысел? - По книжкам? - удивляюсь я. - Душу можно искать только в живом человеке. Например, во мне... Я был бы рад, если бы ты принялась изучать меня. - Я подумаю, - ответила она. И мне показалось: она сказала это слишком уж серьезно. Так серьезно, что я снова почувствовал себя круглым дураком. Уже, наверное, человек десять посмотрели на Прохорова. И - ничего. Сумасшествие, что я прищел сюда и придумал себе эту забаву. И все-таки он возник! Этот среднего роста и моего возраста мужик вошел в холл и перед тем как повернуть в гостиную, посмотрел на себя в зеркало, потом - на фотографию. Словно кто-то двинул ему по сусалам: сплющилось лицо, застыло судорожной маской. Так продолжалось секунду или две, пока он не совладал с собой. - Тебе хочется верить, - сказала Кира. - Очень странно... Ты, наверное, неординарная личность... Он совладал с собой. Резко повернул голову, я не успел спрятаться - мы встретились с ним глазами. Какое изобилие на столе: от салатов пахнет крабами, водка холодна и прозрачна, соленые грйбочки скользки и сами просятся в рот, у маринованных помидоров кожица тонка, проминается под пальцами, ветчина свежа и истекает специфической слезой. - Вспомним Валентина, - говорю я, наливая полные рюмки. Рука не дрожит, это потому, что я ВНИМАТЕЛЬНО СЛЕЖУ ЗА НЕЙ. - Ты же не знаешь его. - Он мой одногодок. И должно быть, уже не совсем посторонний человек... Так что колокол звонит и по мне. Мы поднимаем рюмки. С каким наслаждением я выпиваю свою... Тот человек уже в гостиной, стоит, прислонившись к фортепиано, и, кажется, не смотрит на меня. Он в темном костюме, в рубашке без галстука, коротко острижен. Я расправляюсь с ветчиной, с помидорами я грибочками - отличная закуска. Закуска из закусок... - Добрый день. - День добрый, - говорю я, по возможности четко стараясь произнести слова. - Разрешите представиться. Николай, - Владимир. - говорю я. Я уже прожевал... Его здесь все анают. Его здесь все знают. ЕГО ЗДЕСЬ ВСЕ ЗНАЮТ. Я чуть ли не танцевать готов от радости. Чувствую свою силу... Я улыбаюсь невинно, вокруг идут задушенвые застольные разговоры, почему бы и нам не поговорить с Николаем. Тем более что и он, не только я, кажется мне, неординарный человек. - Простите, - извиняется он предельно вежливо, - мы с вами никогда не встречались, вот мне и стало интересно. Я был приятелем Валентина, хорошо знаю его окружение... А тут вы... Вот я и думаю: неужели у него были друзья, о которых я не слышал? В таком случае его друг-мой друг... Именно поэтому осмелился подойти. Он тоже улыбается, тактично и со значением. Можно подумать, мы готовимся стать закадычными приятелями. Как в детском саду: давай с тобой дружить? Вот здорово, давай, этого-то мне как раз не хватало. - К сожалению, - говорю я медленно и печально, - я не был знаком с Валентином Анатольевичем. В его доме я впервые. Кира полуобернулась к нам. Ее чем-то занимает наш разговор. - Простите, - так же вежливо говорит Николай, - не понял. - Я не имел чести быть знакомым с Валентином Анатольевичем, - несколько по-старомодному повторяю я свою мысль. - Я попал сюда случайно. Можно сказать, по стечению обстоятельств. - Если не секрет, - спрашивает Николай, - что же это за обстоятельства?.. Позвольте вас спросить. На лице нет улыбки, в голосе появляются отблески металла. Я ощущаю кожей его нетерпение. Вижу, как напрягаются под пиджаком тренированные мышцы. Смотрю на Киру, она рассматривает нас. Я размышляю несколько секунд, укладывая их в паузу, полную значения. - Я пришел сюда с девушкой. Позвольте ее представить. Кира. Он озадаченно смотрит на мою соседку. Кира смеется. Она делает это негромко и обаятельно. Она довольна произведенным впечатлением. Николай кивает девушке с тем же почтением на лице, с которым только что обращался ко мне. - Мы, кажется, знакомы? - Да, - с легким обворожительным акцентом соглашается она, - мы несколько раз встречались. Вопрос исчерпан, гусарский наскок не удался. Но я по-прежнему не прочь подружиться с Николаем. И кажется мне, что и он не против поближе познакомиться со мной. Но он тугодум. Проходит не меньше минуты, прежде чем возникает продолжение. - Послушайте, - говорит он простецки, обнимая спинки наших стульев... От добродушной улыбки кожа на его лбу морщится и немного назад подаются уши. Я понимаю: с таким парнем - в огонь и воду. Нигде не пропадешь. Ради приятеля он расшибется в лепешку. И у него единственное желание - чтобы все знали об этом. - У меня предложение. Не поехать ли нам куда-нибудь провести вечер. Вы не против? Я знаю отличное местечко, уверен, не пожалеете. Называется кафе "Орфей". Я-то уверен - не пожалею... Но у меня дела, нужно проводить домой девушку, еще кое-что нужно. Так что я с удовольствием, но только НЕ СЕГОДНЯ. Так что извини, поиши-ка себе другую компанию. - Я согласна, - радостно говорит Кира. Я делаю кислую мину. Я тоже не учился в театральном училище и буквально выдавливаю из себя: - Конечно. - Вот и отлично. Тогда в путь... Кстати, Володя, ты ничего не забывал в холле, у зеркала? Там лежит какая-тй фотография. - Фотография? - переспрашиваю я. - Нет, никакой фотографии у меня не было. Это глупость моя... Очередная. Все глупость, все. Я не люблю врать, ненавижу. Тем более если меня легко можно схватить за руку. Выяснить, где я работаю, пустяк. Тем более редакционное удостоверение по-прежнему греет грудь. Но птица вылетела, лови... - Пошли? - Нужно попрощаться с тетей Варей, - кивает Кира. - И позвонить домой. - Да, да, конечно, - терпеливо соглашается Николай. Мой новый друг. - Все-таки, - говорит он. - Мне кажется, что это ты ее там оставил. Не хочешь взглянуть? - Давай, - довольно обреченно соглашаюсь я. Мы поднимаемся втроем и выходим... Я прекрасно знаю, что он имеет в виду, и готовлюсь к спектаклю. Мне нужно признаться, я чувствую, так будет правильно, только так я снова почувствую себя гордым человеком. Я совершил ошибку и должен исправить ее. И я исправлю... Это забытая мной фотография, мной. Моего товарища по работе. Которого я тоже не знал и не видел ни разу... Но тебе он знаком, как и Валентин Анатольевич. Ты знал и его. И может, был и его другом? Вряд ли после этого мы покатим с ним в увеселительное заведение. Тем более с девчонкой, которая здесь совершенно ни при чем. Пусть себе на здоровье прощается с тетей Варей. Я сделаю это. Чего бы мне это ни стоило. И приобрету больше, чем потеряю. На тумбочке, в том месте, где я прислонил Прохорова к зеркалу - пустое место... Ничего. Мы застываем, не в силах этого понять. Прошло не больше десяти минут, все было перед глазами, ни я, ни он не выходили в коридор, и никто вроде бы не подходил сюда, мы оба непроизвольно посматривали в ту сторону. - Так что ты хотел показать мне? - спрашиваю я еще не своим голосом. - Черт... - говорит он и ошарашенно смотрит на меня, будто бы это я показал ему фокус. Мне тоже интересно. Словно невзначай я поворачиваюсь и обозреваю гостиную, где поставлены буквой "Г" столы, где много отличной закуски и водки, где много незнакомых людей, пришедших разделить друг с другом общее горе. Никто не сверлит меня взглядом, никого из них не интересуют дешевые эффекты моего лица. Я стараюсь запомнить этих таких разных людей, собравшихся вместе. Мне бы зрительную память знаменитого Штирлица. Боюсь за себя. И не напрасно: такое количество народу! - Может, тебе показалось? - спрашиваю участливо я, поняв бесцельность своего занятая. - Нет, - отвечает он. - Но все равно, поехали веселиться! По его тону понимаю: НЕ ВСЕ ПОТЕРЯНО. Он еще надеется на что-то. И по-прежнему полон решимости выпить со мной на брудершафт. - Спускайтесь, - говорит Николай, - я подгоню машину. Киваю... Ни в чем не нужно теперь признаваться. На нет нет и суда. Подавая девушке плащ, я спросил: - Зачем тебе это надо? Выручать меня? Стою перед ней, засунув руки в карманы. Как тогда, часа два назад, у лифта. - Я же тебе понравилась, - говорит она со своим прелестным акцентом, который так ей идет... Если бы моя жена изъяснялась с такой очаровательной неправильностью, я бы, наверное, вспоминал о ней месяца на три дольше... И потом, получается, что все - против тебя... Вроде того, когда все нападают на одного. - Как это? - пытаюсь понять я. - Так... Я ведь тоже одна. Приехала издалека... Так что отлично донимаю, каково тебе здесь... И ты - странный... Мне нравятся странные люди... Мне иногда кажется, что в них-надежда. - Надежда на что? - Это по поводу души. Но может, мне кажется... Она смотрит на меня. Что-то манящее мерцает в ее взоре, и в то же время он строг. Умопомрачительное сочетание. Ее нельзя обмануть, невозможно. Немыслимо. - Понимаю, - горожу что-то я, - ностальгия... Хочу продолжить наши игру. Иначе меня потянет на откровенность. А она никому не нужна - ни ей, ни мне. Да и интуиция у меня ни к черту... От женских чар кружится голова. Так недолго выболтать все секреты иностранной шпионке. - Слушай, - бормочу я, - ты когда-нибудь укатишь в свой Сан-Франциско, завидую... У вас же там другой уровень жизни, и поминки усопших гораздо роскошнее. Вот бы побывать хоть разочек! - Не укачу, пока не решу одну загадку, - говорит она и смотрит на меня. - Какую же? - спрашиваю я. - Мне хотелось бы понять: чем русский дух отличается от всех остальных духов на Земле? Ну молодец, ну залепила... Всем молодцам молодец. Девчонка просто прелесть. - Давай, - соглашаюсь я, - отгадывай... Мне бы твои заботы. Мы переглядываемся и смеемся. Но это уже за дверью, у лифта. Который повезет нас вниз. У Николая новенький "Москвич". Мне нравится эта машина среднего класса. Она стоит у подъезда, задняя дверь у нее приоткрыта. А у меня в кармане богатство - отступные жены. Все свое ношу с собой. Выхожу на улицу с неизвестным мне доселе грузом на плечах, это возраст... Тридцать один год. Но вокруг, в смысле собственности, - пустота. Ничего не нажил. Ни квартиры в шикарном доме, ни тачки среднего класса, ни белых сапог на высоком каблуке, как у Киры. Но не это волнует. Лишь только возраст тревожит меня. Потому что пропадает желание по-жеребячьи взбрыкивать, когда вспоминаешь о нем. И хочется поменьше творить глупостей. С этого наблюдения над собой я и начну, наверное, свой гениальный очерк. Ловлю себя на том, что начинаю прокручивать в уме первую фразу: "Я ехал в неизвестность..." Или: "Жаль, в кармане у меня нет какого-нибудь револьвера..." Ничего не нравилось, но времени не оставалось придумать что-нибудь получше. Николай закуривает и протягивает нам сигареты. Это "Мальборо". - Валька был отличный парень, - говорит Николай, - жаль, ты его не знал. Он бы тебе понравился... Ты чем вообще-то занимаешься? - Жаль, - говорю я и отвечаю по порядку: - Работаю в журнале. Называется "Полет". Может, читал?.. Я журналист, вольный стрелок. А ты, Николай, чем промышляешь? - Тоже вольный стрелок, - смеется он. - Тренер в детско-юношеской спортивной школе. Подъехали к кафе. Оно в двухэтажном особняке, на первом этаже. Перед входом небольшая толпа. Мальчики и девочки, все моложе нас. Но не настолько, чтобы я почувствовал себя другим поколением. - Любимый кабак Валентина. Да и мой... Мы еще со школы облюбовали его. Вся наша компания. Я замечал: спортсменам, особенно бывшим, свойственна сентиментальность. Они развешивают на стенах медали и грамоты. В шкафах, где у других посуда, они хранят выигранные кубки. Но эта слабость их украшает. По крайней мере, ДЕЛАЕТ ПОНЯТНЕЕ. Николай провожает нас в скверик, к лавочке, скупо освещенной уличным фонарем. Под ногами шуршат листья. - Подождите пару минут. Я быстро... Пружинящей походкой он пересекает сквер и исчезает в боковой двери. Он свой человек в этом кабаке. Не врет... Мы снова остаемся вдвоем. Тут бы мне разразиться красноречием, но я принимаюсь молчать. Мне вдруг кажется диким, что я сижу в каком-то осеннем темном сквере на лавочке, а рядом со мной - красивая девушка. Бред. В ней что-то нездешнее. Я это заметил и раньше, но среди суеты никак не мог понять - что. Сейчас догадываюсь: в ней живет независимость. Не от меня - от всего мира. От всех людей, которые не созвучны ей. И мне тоскливо: почему ей, девчушке этой, доступно такое? Почему не мне? Наверное, мне больше досталось, об мою спину больше пообломали всяких дрынов, больше моей жизни пропало в бесцельной драке, больше я огрызался. Но досталось вот ей, не мне. - Тебе нравится на меня смотреть? - спрашивает Кира. - Слушай, - говорю я, решившись, - может быть, я отправлю тебя домой? Посажу на такси?.. А то уехала с незнакомыми мужиками, мало ли чего может случиться! - Что может случиться? - Мало ли... - повторяю я. - Никто не знает, где ты. Такая симпатичная. - Знают, я позвонила домой. Раньше двенадцати меня не ждут. - Зачем тебе это нужно? А вдруг со мной что-нибудь случится? - Что? - спросила она с детским любопытством.- С человеком, который приходит на чужие поминки? Которого вдруг приглашают культурно провести время? И который вдруг оказывается корреспондентом журнала? Вольным стрелком?.. Я нюхом чувствую какую-то цель. Ты мне не расскажешь о ней? - Да. Я тоже взялся за дурацкую работу: отгадать загадку души. Чьей-то... Только не знаю вот, кому она принадлежит. - Это все? - Конечно. - Тогда тем более я не оставлю тебя... Раз так интересно. - Ну, смотри, - сказал я. Прохожие - трое парней в расстегнутых куртках - взялись неизвестно откуда. Подошли и остановились рядом. - Земляк, - сказал один, - закурить не найдется? Второй как-то ловко втерся между мной и Кирой, лицом к ней. Третий повернулся к просвечивающей сквозь осенние деревья очереди в кафе. Я не успел опустить руку в карман за "Родопамн". Тот, кто нуждался в сигарете, резко ударил меня в живот. Что-то ойкнуло там, перехватило дыхание. Я не понимал, что случилось, была какая-то пауза, я сгибался и видел, как Кира медленно поворачивается и бежит по скверу. Бросая меня... Интересного человека, которого взялась не оставлять. Я успел подумать: все на свете так смешно устроено. Захотел опросить ребят, что им от меня нужно. Все казалосьэто какая-то бессмыслица. Но тут кто-то опустил кулак сверху, брызнули из глаз искры, сознание прервалось, последующее я воспринимал урывками, кадрами немого оборванного кино... Тело вдруг стало не моим, оно металось, подпрыгивало, то один, то другой парень методично припечатывал меня. Было не больно, я просто ничего не соображал, лишь думал: они могут так убить меня, если не остановятся. Я не хотел умирать. Несколько раз падал, сжимался, замечая перед собой белые модные кроссовки. Почему-то с желтыми шнурками. Никогда не забуду своего отрешенного удивления такой мелочью. Словно во мне в эти секунды обитал другой человек, не равнодушный к последним веяниям моды. Сознание с каждым ударом уплывало все дальше, все медленнее возвращаясь... И тут до моего слуха донеслись посторонние удары, не относящиеся ко мне. Меня сразу же оставили в покое. Я удачно упал на лавочку и приоткрыл глаза. Чудесная картина предстала нередо мной: между парнями метался, словно в танце, Николай. Мне стало окончательно понятно, что преподавал он своим подопечным. Его нога то поднималась выше головы, то он весь провисал в воздухе, то молотил руками. Я так понял: его противники были в растерянности. От бокового входа в кафе, где заканчивался скверик, бежало человек десять поваров в белых халатах и в колпаках. И у каждого в руках было что-то из кухонной утвари. - Пожалеешь, земляк, - услышал я знакомый уже голос, обращенный к Николаю. - Лезешь не в свое дело. Парни, как по команде, развернулись и большими скачками - мне даже показалось, что ноги их были на пружинах, - побежали к улице, там сбавили темп и исчезли где-то за поворотом. За ними никто не последовал. Я сидел со счастливой улыбкой на губах. И совсем не из-аа того, что меня переполняла радость от неожиданной подмоги. Совсем не из-за того.. - Как сам?! - спросил возбужденный Николай.- Грамотные ребята, никого не зашиб... А хотел, черт возьми. Меня окружили повара и стали рассматривать, как музейный экспонат. Я улыбнулся им. - Живой, - сказали они. Естественно, а что со мной могло случиться? Естественно, я был жив. Даже более жив, чем когдалибо. Во мне рождалось столько жизни, что вышибить ее из меня невозможно было никакими кулаками. Если сказать честно, первые несколько минут я плохо соображал. Меня отвели в служебное помещение,. в какую-то раздевалку, где было много кафеля и шкафчиков. Там я посмотрел на себя в зеркало и умылся над раковиной, хотя у меня ничего не кровоточило. Просто ломало все тело. - Чего они хотели? - Закурить. - Ты не дал? - Собирался дать... - Странно... Грамотные ребята... И, извини, молотили тебя не сильно. Так, как мамаша детишек, - больше для острастки. - Ничего себе мамашки! - скрипел я. Но ко мне уже возвращалось чувство юмора. - Если бы вы не прибежали, они бы из меня душу вытрясли. - Если б так... - все еще сомневался Николай. Наверное, ему приходилось бывать во всяких переделках, и что-то из происшедшего не укладывалось в законы серьезных мужских разговоров. - Девчонку отпустили... Кто же так делает? Но - грамотные ребята. - Я сама убежала, - сказала Кира. Больше всего произошедшее подействовало на нее. Она стояла бледная, прижимая к груди сумку, которую вообще-то нужно носить через плечо. - Так бы и дали бы они тебе смыться!.. - А я думал сначала, что это твоя работа, - проговорил я. Они стояли, я сидел, прислонив затылок к холодной стене, и смотрел на них. Вернее, на Николая. Все-таки я оставался верен своей профессии и догадывался: в эти минуты, когда он пребывал в роли благородного спасителя, он не станет юлить. Он рассмеялся, простецки, как бесхитростные деревенские ребята: - Вообще-то я хотел с тобой поговорить. Выяснить кое-что... Но тебе и без того досталось... По поводу той фотографии, ты же знаешь, о чем я говорю? - Какой фотографии? - спросила Кира. - Нельзя же так надеваться над женщиной, Я второй раз слышу про эту фотографию. Ничего не могу понять. - И я не могу, - сказал Николай, но уже без смеха. Азарт совершенною подвига постепенно покидал его. - А ты? Я прикрыл глаза - все-таки мне порядочно досталось. Во рту собиралась тягучая слюна, живот болел и ныло в боку. В других местах боль была слабее, но была и разливалась по телу, я только сейчас почувствовал, как устал. - И я ничего не могу понять. - Я посмотрел на Николая, а потом на Киру. И подмигнул ей. Просто так, чтобы она не слишком переживала из-за меня. Чтобы прийти в себя, хватило минут пятнадцати, я расхрабрился, даже согласился продолжить вечер. Кабинеты для избранных находились на втором этаже. Из них выходили в общий зал небольшие балкончики, на которых при желании можно было постоять и поглазеть вниз. Там веселился народ. Половину зала занимали столики, вторая половина свободная для танцев площадка и небольшая эстрада. Должно быть, это раньше был кинотеатр, а до революции - дворянское собрание. Меня слегка мутило, и не хотелось ни пить, ни есть. Ничего не хотелось... Я подумал, что с нашего балкончика хорошо блевать. Когда переберешь и захочешь продолжения шикарной жизни. Внизу скакали и резвились парни с девчонками. Другое все-таки поколение. Раз я здесь, а они - там. - Испугалась? - спросил я Киру. - Да. - Это тебе не Сан-Франциско, - пошутил я. - Еще не пропало желание составлять мне компанию? - Не пропало ли оно у тебя? - спросила она. - Знаешь что, - сказал я, - ведь это ты меня спасла. - Это получилось случайно. Наверное, от страха. Но я рада, что так вышло. И тогда я ее поцеловал. При Николае... Я забыл, что он где-то рядом с нами. Она не вырывалась и не ударила меня сумкой по голове. Она восприняла это, как заслуженную награду. Наш товарищеский поцелуй... Но что-то он оказался слишком долог. Это произошло само собой, я, благодарный проходимец, лишь хотел прикоснуться к ней губами, ничего больше. Но что-то заставило меня сжать ее плечи и крепче притянуть к себе. Она тряхнула головой, разметав волосы, и посмотрела на меня. Она ничего не могла понять. - Давай поужинаем, что ли? - сказал я в растерянности. - После всего нужно как следует вмазать, успокоить нервишки, - сказал хозяин кабинета. - Да, - согласилась Кира. Николай совершенно не удивился тому, что произошло между нами... Меня тянуло на балкончик, посмотреть на народ. Я привык быть в его сердцевине. Поэтому при первой возможности я туда и вышел-к грохоту, бьющему по ушам. Внизу много курили, над столиками и разноцветной толпой стелился сиреневый дым. Вообще, там было весело, я бы с удовольствием расположился там. Но отсюда все было видно. По привычке я останавливал свой взгляд на дамочках. Но без прежнего удовольствия. Сегодня тянуло намечать их недостатки: эта слишком толста, та - худа, та - раскрашена... Недолго в общем-то смотрел. Пока не увидел Алису. Соседку по уютному редакционному кабинету. Поистине вечерок, полный неожиданностей! .. Алиса, сидела вполоборота ко мне. Столик сервирован на четверых, но в этот момент она была одна. Я сразу заметил, как нервно она курит, как напряжена внутренне. Словно не отдыхать пришла сюда. а выполнять очередное редакционное задание. К тому же важное, и к тому же не очень осуществимое, тo есть трудное. - Она занималась тем же делом, что и я недавно. Смотрела на вход. Смотрела... Это было очевидно, она не маскировалась. Смотрела со скукой и злостью одновременно. Я немного изучил ее. Когда у нее что-то не получалось, она выходила из себя. И начинала покусывать свои тонкие губы. - Хорошенькое местечко? - Николай подошел и встал рядом. - Отличное. - Мы с Валькой отсюда девок выбирали... Постоим, покурим, и уже знаем, кого снимать... Ты, серьезно, ничего не оставлял на тумбочке? - Ты же видел, - ответил я. - Значит, показалось. Извини, - хлопнул он меня по плечу. Я согнулся под его ладонью, словно ток прошел по телу. Он убрал руку и посмотрел сочувственно. - Никак не идет из головы: почему тебя те ребята отоварили? На случайность не похоже... Никто же не видел, что ты здесь. Ведь так? - Так, - сказал я. Меня и самого занимал этот вопрос. - Но отоварили грамотно... Может, ради смеха? - Может, - согласился я. - Но ты на всякий случай подумай: ному мог перейти дорогу?.. Они тебя жалели. Что ни говори. - Хорошо. Я подумаю... Мельком взглянул на Алисочку: она все так же курила, все так же смотрела на дверь и никуда не торопилась. Но теперь весь "состав" стола был на месте. Рядом расположились две зеленые девицы, лет по шестнадцати, и их парень, некий невзрачный блондин. За километр было видно: они к моей коллеге не имеют никакого отношения. Долго я не продержался, уж очень все болело.. Кира тоже посматривала на часы. Нам вызвали такси, мы попрощались с Николаем, и я щедро выложил на стол деньги. Он не удивился им и не сделал попытки отказаться. Я положил слишком много денег и сделал это намеренно - мне нужно было еще раз встретиться с Николаем. Сегодня я был не боец. Он оставил мне свой телефон спортивной школы, где он бывал до часу дня три раза в неделю. Мы даже обнялись на прощанье, причем он сделал это бережно, так что я даже не почувствовал его медвежьего прикосновения. - Отличный денек, - сказал я Кире, когда мы сели в такси. - Неплохой. - Мне почему-то кажется, что на этом ничего не заканчивается. - Что? - Все, - сказал я и замолчал. - Может, ты мне объясни