Суматоха, сопутствующая приближающейся беде, обездвиживает и саму жизнь. Обезлюдевшая улица казалась голой, с бесконечно прохудившейся линией горизонта.
Провоцируя в никуда.
Улица окончательно замерла, лишь плотнее сгущая тревогу. И это была не звенящая от напряжения тишина. Улицу торил деловитый звон доспех. Нервно дрожал на остриях копий свет. Через скарлатину сужающейся улицы продвигался отряд. Загоняя все выступающее обратно в глотку проулков, спазматическим, значительным усилием страха.
Еще до появления осточертев всей улице разом.
Крыши замка Нобиуса сверкали волшебной амальгамой. Золотая пленка вплавлялась в стекла слепящих сводчатых окон. Лузгард, несколькими ударами клинка, очистил зеленые побеги с каменных плит. Виторлан выкатил дубовую бочку и с сочным чмокающим звуком выдернул из нее пробку. Вино проливалось рывками. Густая, малиновая струя точно клевала плиты внутреннего двора замка, растекалась, закрывая следы брызг разливающимся пятном. Над хлещущим из черно-алого мрака напором нервно белела крупная ладонь Кароннака, который произносил заклинание, демонстрируя наперсникам искусство живого магического исполнения ...
... Море по колено пьяным. Хмель минует все изъяны. Как в пробоину таран, покажи, как сталось там. Разродись краями дали, чтоб мы видели и знали. Наяву, как на картинке, истину на дне бутылки ...
Сочные ягодные краски прояснились. Расплывающееся винное пятно открыло пусто звонкую улицу, в глубь которой неспешно направлялся Камиль. Фигура шарахнулась в сторону и вновь побежала навстречу школяру. Из жгучей, каленой, разгладившейся под лужей пустоты толчком выскочил рослый паренек, сделав улицу сюжетной. Сторонясь домов юноша выкидывал ноги и скачками мчался вниз по улице. Ветер вздувал рубашку, показывая трясущуюся над ребрами рябую кожу. Короткие, рваные штаны из рогожки хлопали по жилистым ляжкам беглеца. Это была не простая трасса. Его худые ноги выписывали фантастические кривые. И тут, споткнувшись, он примерил свободный полет, прямо над булыжниками мостовой, ударяясь о нее чем и как придется. Встать ему удалось не сразу. Парень точно слоистыми ломтями отклеивался от облепившей его грязи, готовый в панике припустить вновь.
В последнее время Камиля преследовали неудачи, но теперь его зрение обострилось, как чутье встревоженного зверя. В дальнем конце, еле различимые отсюда повозки, достаточно загодя перекрыли улицу. Ничего хорошего из этой затеи выйти не могло. Началась облава. Вылазка рекрутирующей команды проводилась панцирными плащеносцами, которых втихомолку еще называли «косопузыми», из за того, что воины носили меч на груди, поверх лат. Плащеносцы вскинули пики и гремящей сверкающей грудой шагали, замыкая каменный массив с двух сторон. Солнечные лучи водостоками пламени горели на чеканке их шлемов, наборных пластинах поножей и наручей сближающихся панцерников.
Марая колесную твердь хлябью луж из за поворота вывалился битюг, который тянул обозную телегу армейского образца. Конь, с печальными карими глазами косился на ведущего его в поводу плащеносца с упреком, и оставлял на разбитой мостовой дымящиеся каштаны. Тяжелая телега с новобранцами покачивалась на скрипучих осях. Крупной дрожью сверкали нагрудные пластины латников. Они шлепали, слитно лязгая солдатскими сапогами. Веер защитных пластин вместо пряжек, и цокающие железные набойки, звонко гремели, всласть пугая обывателей за наглухо закрытыми ставнями. Бедолага, весь в жидкой грязи и свежих ссадинах, полулежал ничком, и корчился, не столько от боли, сколько от страха. Подростковый, всхлипывающий дискант осмелел от близости того, от чего уже было не убежать. Тощий юноша локтем заслонил лицо и продолжал плакать с трогательной, глупой непосредственностью. Он не пытался убраться с дороги, лишь затравленно подобрал под себя длинные лодыжки ног. Дюжие плащеносцы огибали грязного, перепуганного парнишку и вновь, с военной четкостью, смыкали строй.
«Не трясись и не плачь. Солдат ребенка не обидит. Твой день еще не настал. Но жди ... жди ... жди ... -громыхали латы в каждом шаге.-Придет и твой черед ... черед ... черед.»
Монотонно, без резвости, низкорослая лошадка цокала копытами. Звездочки с подогнутыми лучиками украшали ее уздечку. Грива немного спутана, а длинный пышный хвост доходил почти до самой земли. Вела себя лошадка смирно, и всем своим видом выражала бесконечное терпение. У наездника была красная физиономия, с колючим прищуром недобрых глаз. На закрепленной на луке седла переноске, в сухой чернильнице шурша перекатывались остро очиненные перья.