Понимание смиряет.
Бледная, как беленая печь, пугающе равнодушная с этого момента ко всему, его мать с гибельной безнадежностью, без мыслей и чувств, таращилась на острые наконечники подставленных к ее горлу копий. И только качалась, как садовая ромашка.
Туда-сюда. Туда-сюда.
Оправляя на заду платье, девка в разгон, с воем дубасила ворвавшегося в отхожее место латника. Тот отпихивался, отступал, но довольная тягучая ухмылка, и скользкое сливочное маслице в похотливом взгляде ратовали за его усердие совсем в других подвигах, не имеющих к бдительности по выявлению уклонистов никакого отношения.
Крепкий битюг переставлял копыта. С дорожной тоской постанывала кибитка. Визгливый скрип тележных колес оглашал переулки. Звенящий ритм зловеще топающих плащеносцев отваживал любопытствующих от окон нетронутых домов, где люди переводили дух. Араптан неторопливо трусил на своей низкорослой лошадке. Быстро та ходить не любила, да и поборник законности предпочитал неторопливую, не утомительную езду. Он достал из за уха присыпанное перхотью перо, и сверху вниз стал вести по строчкам бумаги, слегка царапая шершавые волокна документа. Плащеносцы переживали минутный паралич и по взмаху белого заточенного кончика устремлялись к указанному, помеченному гусиным пером, дому.
Можно было игнорировать стук в дверь лишь секунду другую, потом солдаты разом забывали про вежливость и наслаждаясь не обуздываемой властью, дозволяющей им многое, больше не мешкая, и не отвлекаясь на крики хозяев, латники с уханьем, азартно обрушивались всем телом и переламывали пополам в скобах тяжелый дверной брус. Если запоры на дверях были сработаны крепко, солдаты ломали доски ставен.
К тому времени армейская фура, изрядно просевшая под новобранцами, и низкорослая лошадка с чиновником добрались до «Червивой розы». На крыльцо харчевни высыпала прислуга, посередке стоял хозяин с раскрасневшимся от удушливого кухонного чада лицом. Он держал на подносе запеченного молочного поросенка, с вишней и сливами, покрытого поджаристой корочкой и обсыпанного зернами граната. Под фартуком, заляпанном жирными пятнами, круглилось солидное брюшко, но несмотря на это хозяин харчевни покорно, верноподданнически сгибался перед Араптаном, как трава под ветром. Его обрюзгшее лицо казалось вареным. Через широко распахнутые половинки дверей были видны застеленные застиранными скатертями столы и широкие скобленые лавки. Между поленницей и прислоненной кочергой, над черными углями, яркий трепещущий огонь оплетал закопченный котел языками взлетающего пламени. Благодаря жаркой злости огня пшенная каша булькая лезла через край. Морщинистая, изможденная старушка скользнула, как мышка, к кипящему котлу, и стала помешивать вязкое, густое варево.
Панцирные плащеносцы уводили беспокойно перебирающего руками передник поваренка. Того ... неразговорчивого, который повстречался Камилю в самом начале. Косо замятого колпака теперь на нем не было. Старушонка жалостливо блеснула глазами, вытаращившись на поваренка, как на покойника, который секунду назад виделся ей живым. Камиль перехватил скользкий, со слезой, взгляд хлипенькой старушки. Точно прочитав ее мысли юный маг задержался на старухе глазами. Каше варка совершенно явно обладала некими магическими способностями, но старалась не показывать их на людях.
Для того, чтобы прояснилась истина-чудеса не нужны. Перед лицом неопределенности беспомощны даже те, кто уверовал, что большие деньги могут гарантировать спокойный сон всей его семье. Отец семейства, из процентщиков, зарабатывающий деньги ростовщичеством, подобострастно клонился к стремени низкорослой лошадки, и предусмотрительно совал Араптану пухлый кошелек с империалами. Тесьма с рюшами перетягивала горловину толстого замшевого мешка, полного звонких монет.
-Клянусь, мой сын тяжело болен, не добирает в весе и очень слаб от природы,-улыбка процентщика получилась жалкой, но нужно было пресмыкаться, чтобы хоть как-то сдвинуть с мертвой точки тяжелый взгляд чиновника.
Империалы явственно позвякивали.
Паренек стоял рядом, прямо за плечом отца. Его тело было сухим и костистым. Лицо юноши испуганно обездвижилось, словно во рту он хранил смертельный яд. Мать стояла рядом, спустя на плечи богатый платок. Тугая коса на ее голове выглядела сейчас как клубок нервов. Тонкую красоту тревожно натянутого лица прорывал, портил точеный носик с раскрасневшимися трепещущими ноздрями. Концом платка женщина изредка утирала слезы.
-С этим решительно нельзя ничего поделать,-ласково душил уговорами последнюю надежду тучный чиновник.-Все причины отказа от ратной службы надуманы и смехотворны. У нас хороший полковой лекарь, с его легкой руки желающих отлежаться в лазарете практически не бывает.