Строфист партикулярной магии заговорил быстро и вроде бы легко, ощущая прострацию наваждения ...
... Время-спи, на месте стой, не перебивай покой. Не останется следа от дыханья. Замирание ... Забывание ... Отпусти и пропусти ... От погони отвести. Помоги. Пусть опомнятся враги. Тут они, а где-то ... я. Погодя ...
Магия-компромисс воли и бессилия, а все, что недадено, то потеряно. Панцирные плащеносцы должны были еще на середине фразы замереть соляными столбами, и Камиль высвободился бы из захвата, не напрягаясь. Школяр рефлекторно сглотнул: так точно, как нужно, пожалуй, не получилось. Он где-то нарушил семантику магического языка. Возможно, Камиль переусердствовал в доскональности неотразимого произношения исходного магического заклятия, но колдовское наваждение не подействовало должным образом. Специфический флер чудотворного морока не преисполнился ящерками проявившейся магии. Лица латников казались выплавленными из чего-то неподвижного и хмурого, но этим их окаменелость и ограничивалась.
С каким-то внутренним ослеплением Камиль продолжал упорствовать ...
... Руки плетут ... силой ведут ... узлами вяжут ... никому не скажут ... взор отведи ... брось, отойди.
Никто молодого мага отпускать и не думал. Лезвия мечей не исчерпали манерную страстность холодного оружия, и остались угрожающе прогуливаться, от уха до уха, мимо горла юного волшебника.
Наслаждаясь его смятением, воин благодушно свирепствовал в издевках:
-Губенками шлепать тебя научили, как я вижу. Ты там молишься или угрозы нам слагаешь?
Камиль замолчал, соображая, что ответить. Такое случалось с молодым магом не часто. Заклинание не подействовало. Лишний раз подтвердив не абсолютность того, что он знал, но не умел.
Хорошее открывается когда его и не ожидаешь. Чуть наискосок, на пороге дома, блещущего разгоряченным маревом подставленной солнцу крыши, захлебывалась криком мать. Женщина, трясущимися руками тянулась к единственному сыну. Синие круги вокруг заплаканных глаз напоминали выцветшие чернила. Мать рыдала в голос:
-Кормилец! Не трогайте! Оставьте мальчика. Он же у меня один единственный,-слезы бессилия и жгучего бешенства душили беззащитную женщину.
Насилие прижилось на этой улице, став настолько обыденным, что уже не казалось гадким. Без долгих перебранок косопузые гнали паренька к крытой повозке, который, от криков матери, пребывал в легкой истерике.
Перебирая поводья, традиционно ловкими, мздаимствующими пальцами, Араптан морщил лоб и недоверчиво кривил рот. Из под насупленных бровей он буравил глазами мать. Его слепо черствый взгляд был темным, как мелкая, грязная лужа. Зажатое припухшими веками, мутное стекло глаз, за которым ничего не было, кроме невероятного пренебрежения сутью.
-Троньтесь моими мольбами, господин хороший,-обратилась к нему с последней надеждой несчастная женщина.
И вдруг этот упырь, эта чернильная крыса увидела все по другому. В несвойственном ему, необыкновенном свете. Словно бы обратившись внутрь себя и найдя там нечто цветное и яркое, давно позабытое там, куда не добраться, если не искать это в себе изнутри.
Чиновника, что называется, торкнуло.
-Единственный?-Араптан даже не стал слюнявить палец и сверяться со списком, позабыв о чрезмерной показной тщательности.-Ладно, пусть остается. Радуйся, женщина,-и медлительно величавым жестом, каким протягивают руку для поцелуя, велел панцирникам отпустить паренька.
Суматошно всплеснув руками, счастливая мать кинулась к сыну.
Возможно, Камилю удалось другое: размягчить своим магическим посылом заматеревшего в бесстрастном жестокосердии чиновника?!
Неразберая, о чем там шепчет этот мальчишка, Араптан, сам того не осознавая, получил волшебную инъекцию справедливости.
Школяр действовал.
И это стоило того, чтобы Камиль ошибся.
На что только не способен маг-недоучка!
Высказанное от сердца преодолевает несовершенство поступка как такового. Соединяя себя с досужим, заложенным во всякую закономерность вторжением живой жизни в восклицания ума. И всякий раз проверяя на прочность конфликт выдуманного с настоящим. Бытовым. Подножным. Сиюминутно важным, но не основательным, и потому склонным к переменам.
Камилю впору было подумать о себе. Школяр неожиданно провалился плечом и рывком ушел в сторону. Панцирные плащеносцы не всю свою службу занимались авральным розыском уклонистов и, по большей части, были опытными бойцами. Тяжело облаченные войны ринулись на него, и в одну и туже секунду выбросили вперед руки с зажатыми в них мечами. Камиль нырком ушел от полоснувшего воздух рубящего взмаха, но получил тычок рукоятью от второго. Удар был сокрушительным, точно юноша получил молотком в висок.