-Слушай народ славного города и передай тем, кто не нашел сил или времени явиться сюда самолично. Сегодня, на ваших глазах, состоится казнь не просто уклониста, не только трусливого беглеца и подстрекателя к массовому побегу, который предпочел чести предательство, а еще и дезертира, покусившегося на жизнь городского стражника, и прямого убийцу высокопоставленного чиновника, занимавшегося рекрутским набором. Службой своей, до сей поры, укрепляющих власть и законность вверенных им городских кварталах,-со всей приличествующей моменту патетикой глашатай продолжал:-Поймать его стоило немалой ловкости и геройства, но теперь он обезврежен и не представляет угрозы никому, кроме собственной загубленной им же жизни. Казнь будет произведена путем усекновения головы приговоренного, для чего и был приглашен опытный палач со своим подготовленным для приведения в исполнение приговора инструментом.
Толпа одобрительно шумела. На такое зрелище народ валом валил, устроив настоящее столпотворение.
Где-то под ложечкой у Камиля все стянулось в тугой узел, так, что стало трудно дышать. Ему претила сама мысль, что человек, чья мера вины в этом деле была абсолютно ничтожна, настолько опосредованно притянута к нему за уши, нагромождена из лжи на пустяковом инциденте, что Гейс даже не мог помышлять о смягчении приговора. Расплата за несовершенное преступление была настолько беспощадной, что уродовала саму идею человеческого раскаяния.
На лице поднимающегося на эшафот Гейса читалось обреченное бессилие, при понимании бездоказательности любых оправданий, и обезличивающее всепрощение человека достигшего своего последнего часа. Юноша больше не существовал сам по себе, а был частью притязаний окружающего его мира. Он водил глазами по каменной площади, точно по уготованному ему склепу. Примеряясь и приноравливаясь к амбициозным размерам усыпальницы, привыкая к смерти загодя. Надежно погубленный и погребенный желанием толпы.
Гейс безропотно и покорно позволял вести себя к намеченному для кончины месту. Он не добирал, даже в тайных своих грехах, до явного преступника.
Толпа, как паводок, подступала к самому помосту. Кишмя. Злонамеренно и сладострастно.
Не томите ... Ведите ... Рубите ...
Над площадью загремели барабаны.
Широкоплечий палач все размашистее, с остервенелым самозабвением, играл топором, сурово напрягая мышцы под выдубленной солнцем кожей. Начищенные панцири стражников блестели, точно покрытые ледяной коркой. Они походили в своих латах на разжиревших тараканов.
Нянча в себе нежелание мириться с этой гибелью, Камиль перевоплощался в некую побуждающую ответность, копя в глубине тошнотворно противный, тяжелый ком. По внутреннему естеству находя в этом собственную боль. Мука, которую маг прятал в себе, делала его все мрачнее. Вся его суть протестовала, утверждая об обратимости бессмысленно насаждаемой лжи.
Бой барабанов оборвался, стряхнув с палочек боль последнего удара.
Соблюдая скорей формальности, чем соответствующую моменту необходимость глашатай, звенящим от пустоты внутри голосом, произнес:
-Верша суд скорый, но справедливый и не пытаясь невинных за виновных выдавать,-продолжал громко и внятно читать глашатай:-Держась суда правильного, согласно давней традиции, достаточно любому решительно заявить, что приговоренный невиновен и указать на того, кто без угроз и пыток, по собственной воле ... -голос глашатая взвился до самой доступной ему ноты.- ... сознается, что это он совершил все вышеперечисленные преступления, и готов понести за них заслуженное наказание, как приговоренный будет отпущен и уступит место на плахе истинному преступнику.
-Прибереги эту честь для себя!-Несмело, избегая популярности, крикнули позади Камиля.
-Ага, ищите дураков. Щас, как же,-раздалось справа, нещадно передергивая глашатая.-Ломанется какой нибудь тюха: «Погодите! Я очередь раньше всех занял. Вторые сутки дежурю, без сна и жратвы, на голой земле под помостом ночую, плотникам упавшие гвозди подаю. Вот и циферку с руки не стер, берег, в доказательство предъявить, что я тут первый голову под топор подкладывать определился.»
Вокруг раздавалось одобрительное подхихикивание. Голосом праведника глашатай потешался над ними, оскорбляя их самой попыткой вызова на благородный поступок.