-Ой, глядите-ка, с каким значительным лицом нынче подыхать прутся,-со злой иронией налетел на него бровастый шустряк с плутоватым лицом неклейменого конокрада, в облинялом, с чужого плеча, короткополом сюртуке.
Презрев толпу Камиль пробирался к эшафоту, пропуская его слова мимо ушей.
Шустряк крутился рядом, под темной щетиной проступало бесшабашное веселье:
-Мозги что ли заложило? В ухо шибануть тебе, голова и прочистица!-Пригрозил вороватый тип, и погладив коротко стриженый ежик жестких волос, попытался ухватить рукой в прыщах и цыпках Камиля за плече.-Болваны, оказывается, не перевелись. Совесть бы имел. Парься теперь из за тебя на жаре лишние минуты. В землю весь потом истечешь, пока за обоих решать будут, рубить вас или милостью зрелище оскуднять. Тебе говорят ...
Камиль стряхнул руку с плеча и лягнувшись, заехал ногой в рябое лицо его подъельника, пытавшегося снизу, на ходу стянуть с мага сапоги. Обворовывая палача ...
«Идущий на смерть приветствует и таких как вы.»
Маг бросился в настоящую драку, на обиды и неприязнь к мелким воришкам у него пока не было времени.
Хилый расчет лучше опрометчивого везения. Погибать Камиль не собирался. Резон его был прост и безумен одновременно. И говорить о нем не стоило хотя бы потому, что интриги в нем было больше, чем здравого смысла. А пытливый ум, в союзе с порывом юности, завсегда к геройству через геморройство путь выбирает. Гордая его стать лишь матерела с каждым шагом, оставляя позади косые взгляды и насмешки.
Неожиданно, в смутном мелькании лиц, в Камиля уперлась шляпка с кружевными полями. Затянуто продленное к низу лицо дамы было покрыто толстым слоем румян и пудры, скрывая возраст и содержание прожитой жизни. Женщину оттолкнуть он не мог и попытался плавно ее обогнуть. Но дама намертво приклеилась к нему взглядом бесноватых глаз и надсаженным злостью голосом визгливо произнесла:
-Туда и дорога, раз сам сознался,-высекла она мысль из желчного рта, брызнув слюной, точно искрами. Напоследок, прежде чем ее затерли, она успела таки дотянуться и оторвать с мясом пуговицу от куртки Камиля.
Люди отдыхают, как умеют.
Эгоизм, обретенный законами выживания, делал свое дело. Под конец, множество рук толкало и подпихивало его.
Раз сам признался ...
Маленьким сюрпризом оказался юноша в первом ряду, непонятно каким образом сохранивший за собой лучшее место, который тихим, почти замирающим голосом, проговорил:
-Задолжал, видать,-мудро заметил парень с зализанным волной чубчиком и лицом книжного грамотея.-А грехи, не то чтобы в рай не пускают, а жить не дают.
С глубоко посеченными чертами, хватившего лиха, грубого лица, а теперь лоснясь зажиточной сытостью лавочник, от всего сердца, с нескрываемой угрозой втолковывал ему, не обращая внимания на стражников:
-Взойдешь на помост, обратно пути не будет. Сгинешь по казенному слову. Одумайся!
Камиль пробивался рывками, из галдящей ни о чем зоны непонимания. Отчужденно отстранившейся от него, и разъятой на миг, и едино сомкнувшейся за ним. Победоносной обывательщины обвыкшегося большинства. Продолжая говорить попусту и, порой, разумея совсем другое. Юный маг не протестовал просторечию их чувств.
Даль густо плавилась текучим маревом, растворяясь в хрустальном небе, Ккамиль перевел взгляд на взирающих с помоста людей, и опустив голову увидел собственное, непропорционально растянутое вдоль и зауженное поперек, отражение, в панцире стоящего напротив него плащеносца.
-Пропустите его,-распорядился, обращаясь к стражникам, глашатай.-Видите, юноша очень спешит. И поаккуратней с ним,-предупредил он двух стражников, чересчур рьяно заломивших Камилю руки.-Не сверните ему шею, нам она еще пригодится.
Камиль подчинился, не выказывая никаких признаков слабости. Его повели по узкому проходу к лестнице на эшафот. Свет мягко ложился на не обтянутые тканью ступени. Ноги несли легко, но разум запинался, жалким отступным страхом, подбираясь, кажется, под самые ребра. Подпуская слабость в многочисленные, вызнавшие тебя лазейки.
Камиль ловил реакцию Гейса, но тот ни на кого не смотрел. Взгляд ватажника бродил отсутствующе, все окружающее вроде бы не задевало больше этого парня, не существовало, не пробивалось в него. Если кто-то и ожидал от Камиля участия, то только не он. Нарушая строжайшую верность этой унижающей всякого паузе, Камиль произнес: