Одежда юного волшебника была мокрой и от прикосновения к сырой ткани мальчонка проснулся.
Выковырянный из уютного звериного логова мальчик неожиданно открыл глаза и увидев незнакомца, разразился громким плачем. Камиль попытался спрятать голосистый рев ребенка под свою ладонь, но постреленок цапнул юного мага за мякоть между большим и указательным пальцем. Со сна вышло не от души, хотя молочные зубы были острыми, как у белки. Камиль отдернул руку и бившиеся под ладонью плачь развенчал остатки осторожности.
Черный бродячий пес-вестник несчастья, издал ворчливый рык, и сонно втянул ноздрями воздух. Нюхом осматриваясь, почуяв всех разом и встрепенув уши. Надбровье вздергом, в форме домика, приоткрыло воспаленный глаз, сидящий в черепе настолько глубоко, что казалось там совсем не осталось места для головного мозга. Тонкие черные ноздри убегающими струйками пробивали вихотку подергивающегося замшевого носа. Пес зевнул с ленивым умиротворением, и блаженной расслабленной негой, которая бывает только после сладкого сна, смачного чиха, долгожданной близости и сытого обмирания.
Похоже, присутствующие маги нагоняли на него скуку.
Брыластая пасть провисала волной черной за губной мякоти и слюняво вздрагивала, вывалив мясисто алый язык. Пес поскуливал и, на всякий случай, еще разочек зевнув и рыкнув с под визгом, вдруг ощерился, блеснув зубастой пастью, с внезапной жуткой злобой.
Осаживая грудину вниз и тяжелея на кривых мощных лапах блошистая зверюга начала меняться. Челюсти стали растягиваться и наращиваться. Грудная клетка раздулась с непостижимой быстротой. Нечто скверное делалось с этим псом. Жутковато разошлась кожа на мохнатом взлобке и массивная, ширококостная голова заняла весь проем. Цепь с ошейником оборвалась и со звяком упала, как будто на тонюсенькой ювелирной безделушке,разошлись хлипкие звенья. Нечто распухающее, запихнутое в тесную собачью будку трескуче разломило кровлю, и разъяло нарастающей утробой придавленные боковые стены. Посыпались, покатились дощечки по горе мохнатой. От мощного, на глазах мате реющего тела, словно разбегались волны, распространяющие панический страх.
Кароннак замер, остолбенев от происходящего. Увиденное было страшным и оно обретало новую плоть. Под саваном темного неба, как упущение светлых сил, рождалось чудовище.
Женщина воспользовалась заминкой, и вырвавшись из сдерживающих объятий Кароннака, кинулась к Камилю. Тот отдал ребенка матери не задумываясь. В благодарность она только успела шепнуть ему, точно благословляя:
-Теперь прячьтесь, куда сможете,-и бегом помчалась в одно ей известное убежище.
-Все назад!-В ответ на перестук ее деревянных подошв выкрикнул Камиль, краем глаза отмечая, как наперсники пятятся, подчиняясь его приказу.
Что-то невероятное творилось с этим существом. Удлиняющиеся ребра продолжали распирать разрастающуюся грудную клетку. Трещал и лопался еще больше увеличивающийся в размерах оскаленный череп. Грязные колтуны под брюхом «пса» отваливались, осыпаясь клочками шерсти. Мех становился гладким и переливающимся. Пятна на шкуре сплетали пушистый узор. Сила распирала оборотня изнутри. Мощные, безобразно выступающие мышцы точно выталкивали наружу отрастающие с такой быстротой клыки и когти. Самы6е жаркие уголки ада пылали в зрачках еще медлительного, разминающегося зверя. Ноздри вздрагивали от резкого запаха человечины. Оборотень взрыкивал, затопляя удлинившиеся клыки в слизистую оболочку пасти.
Каждый волосок этой твари теперь был на своем месте. Подобного дикого существа не могло представить даже самое буйное воображение, если оно надеялось сохранить здравомыслие.
Ощущая гибкий потенциал нового тела, нечисть согнула лапы и от холки до кончика хвоста, оттолкнувшись сильными мускулами, зверь взлетел вверх, оказавшись на кромке каменного забора. Напитавшись ущербной луной, оборотень запрокинул огромную вытянутую морду в небо, и взревел, гортанным воплем. Его могучая диафрагма выталкивала протяжный и осмысленно злобный, вытягивающий в струну, каждый выматанный нерв, и вынимающий душу ...
Вой!
Суля новым мертвецам лучшие погосты и пробирая до самых печенок.
В этом тягучем крике слышался и захлебывающийся собачий лай, и гул преисподней, и стон обезумевшего скитальца.
Не раздаренные влюбленным, не одомашненные вниманием звездочетов уличные звезды таращились на восседающее на каменной круче чудовище. А небо продолжало испуганно плакать.