Страшно нанизывались секунды на ядовитое жало слабости.
Онемев от цепенящего ужаса школяр нашел в себе силы поднять голову и, подчиняясь некому животному магнетизму, взглянул в глаза оборотню ...
И дальше все произошло как-то странно. Глаза зверя были черными, зрачки с тусклыми водяными искрами, с двумя горячими, тыкающими в тебя равносильными загадками. Оборотень жадно смотрел на Камиля с неистощимой тоской затаенного противоречивого духа.
Юноша точно бредил. Ему думалось, что это мерещится ... Камилю с отчаянной ясностью привиделось ... показалось ... минутное отсутствие зла.
Просто так понять это было невозможно, но это было чувство, от которого перехватывало горло. Оборотень молчаньем пытался проникнуть в самое сердце юному магу. Камиль ощутил, как огромное смертоносное существо подсознательно робеет.
Ничего невозможно понять по глазам бездейственным. Вялым. Мумифицированным тупостью. Во взгляде оборотня не было угрозы, его глаза будто жаловались. Столько нечеловеческой грусти и покорности было в них.
Языки пламени над факелами панцирных плащеносцев дружно вздрагивали пригоршнями огней, словно и они были способны продрогнуть. Поведение оборотня было неестественным, если не сказать необычайным, и никем никогда невиданным. Может быть поэтому никто не попытался напасть на него теперь, приостановив объем затеянной травли. Продолжая удивляться самой возможности такого поворота событий.
Подчиняясь еще бессознательному побуждению, Камиль ощущал духовно зримую мощь той самой размеренной величины и достаточности, от которой не хочется бежать, а быть рядом стоит. Юный волшебник разглядел шелковую шерсть со светлой подпушью. Волоски с белесоватыми проседями. Тягучие потеки слюны на пятнистых деснах и кончиках сверкающих эмалью клыков. Колючие щетинки усов. Обуглено черный плюшевый нос на пепельно-серой, с седыми подпалинами, морде.
Зверь точно заимствовал на свой мех часть лунного света. Исходящее от него сияние делало его еще трагичнее. Напирающая близость излучала нарастающее присутствие внезапно возникшей симпатии.
Что его проняло? Это где-то было глупо и напоминало вызов здравому смыслу. Возможно, сказалась привычка идти наперекор обстоятельствам, но Камиль не таясь, отбросил разряженный мушкет. Он почти не осознавал этого, потому что боролся со своим желанием, как со слабостью, доходящей до кожного зуда. Школяр, в медленном жесте, протянул поднятую руку, нарушая личное пространство зверя и провел по его шерсти.
Погладил!
Мех напоминал еловый лапник, только иголочки были мягкие и не такие колючие на концах.
Этот жест точно сторожил безумие. Прикосновение было просительно робким. Такое, когда мы прикладываем руку к зеркалу, боясь провалиться в собственное отражение.
Камиль почти уверовал что это блажь, граничащая с непоправимой ошибкой: что он может ... способен понять об этом существе, сидящем подле, и бесконечно далеком?
Отгоняя лживую впечатлительность, юного мага вновь увлек взгляд оборотня. Иступленная безъязыкость выплеснулась в бурной исповеди глаз. За толстой мохнатой шкурой быстрого потрошителя скрывалась душа бродяги. Вздрогнув, оборотень вновь стал похож на дворового пса, только очень большого, словно зверя надрывно пронизывала мучительная тоска. Это были полные одичалого одиночества, налитые испугом глаза уличного барбоса, мечтающего о тепле и сытой жизни в ошейнике, возле человеческого очага.
Такой собачий глаз!
Зверь опасался выпасть из света внимания к себе. Пес готов был ткнуться в ладонь мокрым носом и есть с его руки, послушно виляя хвостом. Просящее, уговаривающее поскуливание существа, с удивлением и страхом рассматривающего себя в этом теле. Он источал ощущение абсолютной катастрофы последних жизненных надежд. Не черствеющей боли перепугавшейся сути. Окончательная, исчерпанная, скребущая по дну терпения НЕОБОЗЛИМОСТЬ.
Целый мир сидел перед Камилем на задних лапах.
Стремительная глыба мышц нагнулась еще ниже и подалась вперед. Оборотень забрался лапой под собственную шерсть, с нутряным стоном хватко надорвал когтем шкуру на шее, и взвыв от причиненной себе же боли, бросил под ноги Камилю жировой, чужеродный сгусток.
-Полегче ...-невольно вырвалось у Камиля, и школяр отступил, рассматривая дымящийся кровью кусочек мяса. Послание вовне, изнутри себя, лежало в скользкой грязи кровянистым валиком. Без сомнений, послание предназначалось ему. Кровь пропитала плотно скрученный берестяной свиток, и непрекращающийся дождь теперь пытался ее смыть.