... не увидеть-не узнать, лишь любовью опознать, ты становишься невидим, всем, кем будешь ненавидим ...
Большая, красочно полыхнувшая крыльями бабочка отделилась от руки удельного мага и, серебря воздух, полетела к Камилю. Она залепила пыльцой глаза юного мага, но зрение быстро вернулось. Неожиданно как-то ... Казалось, ничего не произошло, гигантская бабочка исчезла, а вместе с ней и сам Камиль.
-Теперь ты так и будешь невидим и только питающие к тебе симпатию или подлинную любовь различат твой облик.
Школяр взглянул на карту, нанесенный на нее пророческий рисунок начинал сбываться на глазах. В следующий момент Кароннак выхватил карту из рук Камиля и чуть подсев и размахнувшись, стремительно бросил лакированный лист картона в тоннель арки. Смыкающийся свод засверкал обрамляющей дугой, как символ исполнения указанных обязательств. В окаеме арки замаячил совершенно хрупкий мираж. Летящая карта прорезала воздух, раскупоривая каналы реальности. Кароннак подпрыгнул, ловко словив падающую в обратном полете картинку и, еще трепещущую, вернул, заточив в середину колоды и спрятав ее в поясной шарф на животе.
-Ступай, приемыш, и сорви дуэльный выигрыш,-не допуская возможности ослушаться, глуховатым голосом распорядился Нобиус.- И помни, что между нами уговор, который должен быть скреплен кровью Делагреза.
Арка раздвигалась огромной полыньей. Камиль твердо шагнул к зоне разъединения двух пространств. Камешки под ногами мелко дрожали, обступив пучки торчащей по краю света травы. Он очень старался, чтобы со спины это не выглядело будто плетущегося школяра недоучку принудительно выпихивают в никуда. Юный маг и не подозревал, как трудно теперь его было разглядеть тем, кто еще был на это способен. Ему казалось, что он просовывается в полуциркульный вход, точно в ярмо. Школяра повлекло, арка втянула Камиля, как сток в раковине всасывает пенную жижу и она, точно огромная блестящая подкова, лягнув короля ящериц неудержимо стремительно швырнула юного мага вперед. Камиль ощущал себя ядром, которое зарядили с дула и выстрелили в сторону того, чего не было.
Пульсирующие веки прожигала слепящая неизвестность. Юный волшебник открыл глаза и порадовался, что не жуткая пустота встречала его и на этот раз. Камиль стоял привалившись к стене, учащенное дыхание постепенно приходило в норму. Школяр не смог бы припомнить наверняка, долго ли он так простоял. Четкость восприятия отсутствовала, но это была скорей проблема впускного канала проходной арки. Город пластично корчился, формируя башни и крепостные стены пророщенного пространства. Улицы оставались непропорциональными, громоздко придуманными и колебались, точно отраженные в неспокойной воде. Волнистая рябь уходила, перевоплощая общее представление в конкретную неточность. Город грешил многими нелепостями. Узкая полоска света пробивалась ровно на стыке фундамента дома с тротуаром. Травинки прорастающие сквозь столбики коновязи легко шелестели и гнулись навстречу ветру. Если стоило судить по кронам деревьев, то ветер дул совсем в другую сторону. Слуга поднимался с охапкой дров по крутым ступенькам мансарды. Его ступни и бедра были повернуты по вдоль, а грудь и плечи поперек. Несуразность быстро надоедала, разум мага, переполненный фальшивыми подробностями, искал конкретной надежности. Мутновато упрощенный город набирался правдивых подробностей. Нарастал взаимо притягательными, привязывающими отождествлениями. Начинаясь понарошку, окружающее становилось все более реальным. Неверные ракурсы находили предметную точность. Живая ткань города вплетала внутренний каркас, укрепляла ресурсы стен, сложность каждого предмета обретала свою отчетливую структуру. Юный маг почти не замечал мельчайшей сути изменений, но еще в прошлое свое «посещение» Грезного града обратил внимание, как улицы несущие женское начало развиваются быстрее. Бисквитная лавка с вывеской: «Белая выпечка, торты и пирожные.» имела в полной мере созревшее жизнеподобие. Белье возле прачечной развевалось как-то по особенному пышно, словно одушевляя пространство вокруг. Даже галантерейный магазин имел иную опережающую красочность в лентах, пуговицах и чулках за стеклами резных витрин, чем мастерская лудильщика или табачная лавка, ровные линии фасадного кирпича которых никак не могли приобрести индивидуальную обветшалость. Плоть Грезного града совершенствовалась. Масштабно задуманный город обретал живую кожу фасадов, начинку комнат и все больше проявлял способность к существованию. Лишая желаемого зазора действительность реальную и проявляющуюся вновь. Город обстоятельно укреплялся, извлекая наружу все, сколько-нибудь достойное реальности. До того шаткая безликость обретала очевидность. Его мнимость все крепче воплощала черты настоящего Чара-Тауна. Порожнее, без синевы небо, кое где мазнули пуховые снега перистых облаков, от чего оно, кажется, еще сильнее засияло высью. Искусственность исчезала почти тайком. Медленно но верно юный волшебник усваивал происходящее с ним. Отныне уследить за фальшью было невозможно. Вот вспорхнула вздоря крикливая стайка воробьев.