Наоборот, за стиркой и уборкой я была рада, что никто, и особенно мадам, не обращает на меня ни малейшего внимания. То, что рассказывала о ночной жизни Ари, мне казалось невыносимым, и я думала, что на ее месте не смогла бы проводить так каждую ночь. Изредка, впрочем, воспитанницы мадам уезжали в гости, но, как сказала мне со смешком Ари, дома хотя бы и стены помогают, а там — ходишь по краю, скажешь что-то не то — засекут, сделаешь не по желанию — никто не защитит тебя.
Прошло несколько месяцев, и я уже начала думать, что так оно будет всегда, и примирилась с жизнью в этом доме. Меня не трогали, и не было ничего лучше этого, даже ненависть Марии отошла назад, будто за занавес. Она все время старалась унизить или ударить меня при редких встречах, нарочно оставляла грязь и наушничала мадам, пользуясь ее благорасположением, о моих выдуманных проступках. Но госпожа словно забыла обо мне, и беспокойство мое задремало. Аранка была права в наших ночных разговорах: жить можно везде и привыкнуть ко всему.
Девушки в этом доме менялись: кто-то незаметно исчезал, иногда появлялись новые. Один раз я видела не то юношу, не то девушку, и шептались, что он во всем одарен дважды, как сросшиеся люди из мифов, и, в отличие от нас всех, он расположился в доме по-царски, сама мадам ублажала его. Но и это существо исчезло в вихре шелка, капризно изогнуло рот и пропало. Думаю, кто-то купил его, потому что потом в доме появлялись новые товары, дорогое вино для гостей и недешевые закуски. Если верить Ари, то гости здесь тоже бывали важные, из тех, что вершат судьбы мира. Я до сих пор помню ее взволнованный, чуть картавый голос, когда она рассказывала об обещаниях одного знатного сановника, который намекал ей, что исполнит любое ее желание, в обмен на кое-что. Когда же я спрашивала, что именно ему нужно, она только смеялась и твердила, что мне рано об этом знать, но придет время… При этих словах моя подруга погрустнела. Ее возлюбленный тратил деньги на карты и вино, да еще и платил госпоже за каждый визит и никак не мог скопить нужной суммы на выкуп. Похитить ее, как я сейчас понимаю, он не решался, и по рассказам он представлялся мне слабовольным и бессердечным человеком. Впрочем, сейчас я уверена, что Аранка и сама видела это, однако каждой девушке в подобном месте нужна надежда на чудо.
Как-то под утро, в конце мая, она по секрету рассказала и о том, что мадам, по слухам, готовит мне что-то особенное, и медлит она лишь потому, что ждет, когда придет мое время стать женщиной, поэтому я должна молчать, посоветовала мне подруга, если у меня пойдет кровь снизу живота. Я так удивилась, что не смогла ей ничего ответить на это, но теперь мне стало ясно, почему госпожа Рот каждое утро, как ищейка, придирчиво рассматривает мою худую постель. Еще Аранка поведала мне, что Мария носит под сердцем дитя, то ли нарочно не приняла снадобье, ослабляющее мужское семя, то ли оно не подействовало. Я не любила Марию, и мне казалось, что она действует по расчету. Ари согласилась со мной, ведь моя ненавистница как-то обмолвилась, что хотела бы получать деньги с какого-нибудь знатного лопушка, якобы воспитывая его ребенка, и подруга с горьким смехом добавила, что Мария глупа как пробка, если думает, что ее планы сбудутся. Но когда я спросила, что может сделать ей и ребенку мадам, как узнает, Ари опять промолчала.
Иногда она приходила ко мне выпивши, и тогда мне хотелось заткнуть уши, потому что из ее уст лились такие грубые слова и столь черное отчаяние, что мне хотелось перевернуть весь дом, разрушить его до основания. Но что я могла? Мне оставалось только мечтать вслух, будто она богатая госпожа, а я ее служанка, и мы живем в одном доме, ни в чем не нуждаясь, и никакие мужчины даже не пытаются попасть к нам в гости. Она слушала меня, затаив дыхание, и в такие мгновения мне казалось, что я гораздо старше ее. А еще стыд одолевал мою душу, жгучий, как молодая крапива. Ведь ей приходилось выносить такое, о чем нельзя рассказывать, а я… Я жила припеваючи в своей каморке и получала только тумаки от госпожи Рот.
После подобных разговоров Ари уходила спокойная, но мне часто снились кошмары: что война, в которой погиб отец, вновь началась, что наш дом, который я не помнила, горит, и мать пытается накрыть меня, чтобы спасти от пожара, но сгорает сама, что названный дядя и тетка Луиза, одетые в крысиные шкурки, пляшут у костра, как пьяные крестьяне, что Мария топит меня в лунке замерзшего пруда. Именно этот сон привиделся мне на рассвете, когда госпожа Рот быстро вошла ко мне на чердак, бледнее своего накрахмаленного чепца. Я еще не успела встать, и она выволокла меня из моей постели, выпростав из одеяла.