— Подожди, — окликнула я ее шепотом, когда мы поравнялись. — Не стоит выходить. Там дурная компания.
Мне показалось, что она не услышала меня, потому что даже не повернула головы в мою сторону, но незнакомка остановилась.
— Благодарю, — произнесла она ломким, знакомым голосом, и мне неожиданно стало жарко.
— Госпожа… — у меня перехватило дыхание.
Могла ли я ошибиться? Могла ли не узнать мою баронессу, которая шла пешком по улице в одиночестве, как последняя служанка? Она безучастно взглянула на меня, и, да, это было лицо моей госпожи, которая не отвернулась от меня даже после тюрьмы. Она выросла, переменилась, и пропали ее напористость и пыл, которые иной раз меня так пугали.
— Это я… Камила.
После моих слов ее взгляд ожил, и она выпростала руку из-под плаща, чтобы дотронуться до моего плеча.
— Ты жива? — требовательно спросила она, и я невольно заулыбалась такому глупому вопросу. Баронесса тоже усмехнулась оговорке и убрала руку. — Жива… Я думала, тебя больше нет. Почему ты не пришла ко мне, когда вернулась за вещами?
— Не могла, — я вспомнила давнишнюю безобразную драку на пороге дома и вздрогнула от омерзения.
Она обняла меня за шею, уткнувшись в плечо. От нее пахло теми же духами, как и раньше, и запах возвращал меня в прошлое, когда я была еще несмышленой служанкой. Я поколебалась, прежде чем обнять ее в ответ — имела ли я на это право? — и погладила ее по голове, точно она была младше меня, а не наоборот.
— Что вы здесь делаете, госпожа? Одна, ночью?
— Меня ждут карета и служанка, — туманно ответила она, не отстраняясь. — А ты? Ты ведь не вернулась к прежнему занятию?
— К прежнему?.. — я удивилась, но потом поняла, что она подразумевала. Ведь меня ославили шлюхой после тюрьмы. — Нет. Я никогда этим не занималась.
— Жаль, — протянула баронесса и, наконец, отпустила меня.
— Почему, госпожа? — глупо спросила я.
— Мне бы пригодился совет опытной женщины, — хмуро ответила баронесса. Я уставилась на нее.
— Но в-вы же… В-вы… — от внезапности я даже стала заикаться. Неужели моя госпожа попала в беду и теперь носит под сердцем ребенка? Она коротко кивнула, будто прочла мои мысли.
— А… — я хотела спросить про родителей и про отца, но опять не смогла произнести ничего внятного.
— Никто ничего не знает. Бог весть, отчего я говорю это тебе! Должно быть, наша встреча не случайна. Пойдем, Камила, проводи меня, — приказала она, и я не осмелилась ослушаться.
Мы шли рядом, и баронесса держала меня за руку, как будто давнюю подругу, и мне льстило, что знатная девушка считала меня сейчас почти ровней.
— Тебе повезло, что твои амуры закончились тогда ничем, — жестко сказала она. Мысли у баронессы вертелись вокруг своей беды, и я не могла ее за это осуждать. — Хотя тебе было бы легче, с хорошим приданым служанка может выйти замуж и прикрыть грех. Не пойму только, отчего ты тогда начала выгораживать конюха, его все равно повесили. А вот что делать мне… Я думала о бабке, которая может помочь выгнать плод, но ей нужны деньги, много денег, и я могу умереть. С повитухой та же история — и что потом делать с младенцем? Утопить? Отдать на воспитание? Скоро я не смогу ничего скрывать — говорят, что после жесткого корсета рождаются уроды, и это будет двойной позор для семьи, особенно сейчас, когда отец так рассчитывает выдать меня замуж за сына гофмайстера.
— А ваш аматор, госпожа? — тихо спросила я.
— У него нет денег, — отрезала она. — Больше того, он сказал, будто это моя беда, не его, ведь меня никто не заставлял прыгать к нему в постель. Я боюсь, что моя служанка проговорится матери об отлучках и обмане. Сейчас я якобы в церкви.
— Вы любите его?
Баронесса долго молчала и сосредоточенно глядела на мостовую, будто боялась с каждым новым шагом провалиться в преисподнюю.
— Не знаю.
Она сжала мою руку.
— Должно быть, да. С тех самых пор, когда — помнишь? — мы встретили моего брата вместе с ним на дороге. Ты была такая потешная в тот день! Славное время... Но, может быть, и нет. Я бы хотела, чтобы он умер.