Моя госпожа казалась спокойной, пока говорила эти страшные слова, но я знала ее и знала, какое темное смятение мечется в ее душе. Я пыталась представить себя, чтобы сделала в такой беде, и не смогла: засада со всех сторон и некому довериться, и некого попросить о помощи.
— Но от его смерти для меня, увы, ничего не изменится, — добавила она после долгого молчания.
— А вы хотели бы выйти за него?
— Раньше хотела. Тогда я была совсем глупенькой. Но сейчас это будет мучением и опять обернется позором. Отец мог бы заставить его жениться… — она замолчала и неожиданно растерянно спросила, растеряв всю свою жесткость и уверенность. — Но что же теперь будет?
— У моих хозяев нет детей, — медленно начала я, хотя не была уверена, что господин и госпожа Тишлер хотели бы завести ребенка. Госпожа умилялась младенцам и маленьким детям, но одно дело любоваться на них издалека и совсем иное — ухаживать за ними днями и ночами. Уж я-то помнила, как это иногда утомительно! — Я могла бы поговорить с ними, и они возьмут вашего младенца, — баронесса жадно слушала меня и даже остановилась. — Еще у меня есть друг доктор, — это прозвучало так двусмысленно, что я покраснела, но надеялась, что ночью мой жар не слишком заметен. — Он очень хитроумный. Может быть, он поможет вам уехать от родителей? Придумает какую-нибудь болезнь, которая требует долгого лечения, и вы спокойно родите где-нибудь. А потом вернетесь домой.
Баронесса глядела на меня, и в свете фонаря мне показалось, что у нее на глазах выступили слезы. Она ничего не говорила, и я смутилась и потупилась, что осмелилась предложить ей такой ненадежный и глупый план.
— Похоже, тебя действительно прислала Пресвятая Дева, Камила, — просто сказала она, когда молчание слишком затянулось. — Ты — мой ангел.
Я покачала головой, но мне были приятны ее слова.
— Если бы вы знали, о чем я сейчас мечтаю, вы бы так меня не назвали.
— И о чем же? — с легкой усмешкой спросила она, будто не ожидала от меня ничего серьезного.
— То, что я говорила судье, — правда, — с запинкой произнесла я, опасаясь ее гнева. — Этот убил мою подругу. Я очень ее любила. Мне хочется, чтобы он понес наказание, но все верят ему, а не мне.
— Хорошую подругу? — ревниво спросила баронесса.
«Самую лучшую», - подумала я, но вслух лишь сказала:
— Тогда — да, пока не встретила вас.
— И что ты хочешь сделать? — с болезненным любопытством спросила она, словно подозревала меня в том, что я намереваюсь затащить его в постель и зарезать.
— Вы никому об этом не расскажете?
Баронесса перекрестилась, не сводя с меня напряженного взгляда. Я наклонилась к ее уху и шепнула:
— Я хотела его отравить.
— Безумная! — баронесса схватила меня за вторую руку. — Ты хочешь, чтобы тебя казнили, как отравительницу и выставили твое тело всем в назидание? Не делай этого.
Я пожалела о том, что рассказала ей, но было уже поздно, не в моих силах вернуть слова назад. Она заметила, что я переменилась в лице, и ласково потрепала по щеке.
— Не хмурься, Камила. Мы сделаем иначе.
Мы? Я уставилась на нее, и моя госпожа прижала палец к губам, призывая к молчанию. Она улыбалась, и мне стало не по себе от темного предчувствия.
— Нет, ты делай, что задумала, — баронесса говорила так тихо, что я едва ее слышала. - Ты достанешь яд, но яд медленный, убивающий за несколько часов. Но еще найди настой рвотного корня.
— Зачем?
— Очень просто, глупая. Ты будешь служанкой на нашем свидании и угостишь его отравленным вином, — я открыла рот, чтобы возразить, но она властно прикрыла его мягкой ладонью. — Мы скажем ему, что у нас есть противоядие. И мы дадим его, если он признается в своих преступлениях. Я буду свидетелем его слов, и моего свидетельства будет достаточно, чтобы отправить его на виселицу. Согласна?
Я промолчала. А что, если баронесса хочет этим воспользоваться, чтобы женить его на себе? По ее напряженному лицу можно было гадать о любой причине, но она предлагала надежный способ подобраться к Штауфелю.
— Как низко я пала, — неожиданно рассмеялась она. — Стою на улице, брюхатая от негодяя, одна, и рассуждаю об темных делах! Пойдем-ка отсюда, чтобы не привлекать лишнего внимания, а то нас примут за шлюх.
Я покорно поплелась за ней, глядя себе под ноги. Она убыстрила шаг, захваченная мыслями, и поспеть за ней было трудно.
— У тебя есть время подумать, — по тону баронессы я поняла, что говорила она совершенно серьезно. — Он не умрет, но признается и пойдет под суд.