— А где ты живешь?
Она засопела и, наконец, неохотно созналась в мои юбки:
— Я не помню. Я есть хочу.
Я беспомощно погладила ее по плечам. Что я могла сделать? Еды у меня не было, кроме нескольких леденцов, которые принесла мне Ари. И кем был спящий гость наверху? Проще всего было бы рассказать о девчонке госпоже Рот и не заботиться ни о чем, но нечто внутри меня категорически не желало этого делать, сопротивлялось, цепляясь за жалость к замученному и перепуганному ребенку. Ведь если она попадет к старухе, та ее просто так не отпустит.
— У меня есть леденец наверху, — я все-таки решила не оставлять девчонку в беде. — Хочешь? Потом принесу тебе хлеба.
— Ты не врешь?
— Нет, — я поднялась и забрала белье, от неудобной позы у меня затекли коленки. – Клянусь святой Катериной! Идем со мной. Но ты должна вести себя тихо.
— Я — мальчик. Прекрати звать меня по-девчачьи, — угрюмо пробормотал ребенок и поднялся, цепляясь за мои юбки. На свету стало видно, что мальчик прехорошенький, как ангелочек с церковной росписи, и лет ему исполнилось семь или чуть больше. Лицо его было перепачкано в белой пудре от парика, темной пыли от сажи и слезах; на щеках, точно пересохшие ручьи, виднелись следы рыданий. Тихо ходить он не умел, и каждый раз, когда он топал слишком громко, у меня замирало сердце. Когда мы поднимались по лестнице, я старалась идти неслышно, чтобы никто не заметил моего удивительного найденыша.
Когда мы поднялись наверх, я дала ему леденец, и он, удивленно приподняв брови, совсем как взрослый господин, принялся осматривать мое убежище на чердаке.
— Так ты служанка! — бестактно заметил он.
— А ты ждал графиню? — Мне стало и обидно, и весело: тоже мне важная птица залетела в кладовую! — Ты сам-то невесть кто.
Он гневно нахмурился и обиженно отвернулся от меня. Его бархатная курточка с кружевами выглядела нелепо среди моей скромной бедности. Мальчишка напоминал щегла, которого заперли в дешевом ящике вместо клетки.
— Без лишней надобности не ходи по комнате, — наставительно сказала я и достала из укромного местечка жестянку с дешевыми леденцами. — Ничего не говори, кто бы ни был за дверью. Если что, прячься в моей постели.
— А что мне здесь делать? — после долгой паузы спросил он, сморщив гладкий лоб.
— У меня есть пара лубков и старая Библия, — неуверенно ответила я. Он поставил меня в тупик; мне всегда было что делать, даже если не хотелось. Мальчишка вздохнул так картинно, что я невольно заулыбалась и протянула ему жестянку. — Вот возьми. Но лучше не ешь их все сразу. Зубы заболят или живот. Вечером придумаем, как с тобой поступить. А пока разузнаю, что с твоим хозяином.
— Как тебя зовут? — он шагнул следом за мной, когда я повернулась к двери. Жестянку он прижал к груди, будто боялся, что я передумаю.
— Камила, — просто ответила я. — А ты?..
— Якуб. Иоахим Иоганн Якуб Эрнст. Возвращайся быстрей! – Он спохватился, что приказал мне, и уже доверительно добавил, вскинув на меня ясный взгляд: — А то мне страшно одному.
— Ладно.
Глупо было брать его к себе, думала я, пока спускалась назад с перепачканным бельем. Не могу же я держать его все время взаперти! А если он будет спать на моем месте, где тогда спать мне? На голом полу без покрывала? И чем его кормить? Нельзя же выгнать Якуба на улицу, чтобы он стал жертвой бродяг… Как ни крути, выходило плохо, и я вздыхала и хмурилась.
Оставалось убрать еще две комнаты, и в одной из них, наверное, был тот человек, которого Якуб звал господином. Внутри меня теплилась слабая надежда, что он просто ушел или крепко уснул, но с каждым шагом во мне крепла уверенность: это не так.
Кислый запах разлитого вина слабо чуялся в коридоре. Я ненавидела отмывать белье и оттирать дерево от винных пятен, вывести их было трудно, и госпожа Рот всегда ругалась на меня и мои кривые руки. Вином и рвотой пахло из-под дверей одной из неубранных комнат, и я неуверенно отворила тяжелую дверь и тихо вошла внутрь, в винную темноту.
Тяжелые занавеси с ночи были плотно задернуты, чтобы никакой случайный зевака не смог подсмотреть, что творится в доме, и первым делом я подошла к окну, ежась от неприятного звука прилипавших к грязному полу туфель, и распахнула створки, чтобы впустить в комнату свет и воздух. Я с наслаждением высунулась наружу – воздух со двора не отличался свежестью и отнюдь не был ароматен, но по сравнению с тем чадом, что клубился в доме, казался райской амброзией. Но если говорить совсем откровенно, мне было боязно оборачиваться.
Мне показалось, будто что-то мазнуло меня по ноге, легкое, как паутинка в лесу, и я вздрогнула, хватаясь за подоконник. Сердце ухнуло вниз и подскочило к горлу. Я с опаской обернулась, но ничего не заметила, лишь только шелковый бант от чулка валялся неподалеку. Я присела и взяла его в руки, оттягивая время, стараясь не глядеть на кровать. Краем глаза я видела, что на перине лежит человек, и я боялась его побеспокоить.