— Дорогая, на тебя смотрят, — шепнула она на ухо, — а ты едва не забыла шаль снять.
И правда. Камилла ловила на себе взгляды: удивленные, восхищенные, любопытные, не всегда добрые. она наконец выдохнула, остановилась и осмотрелась: они стояли посреди большого холла, под потолком висела воистину гигантская люстра, собранная из сотен светящихся кристаллов. В холле толпились прекрасно одетые дамы и кавалеры, они собирались в группки, словно косяки ярких рыбешек, смеялись, разговаривали… И внезапно Камилла поняла две вещи. Первой было то, что их семья — чужие на этом празднике жизни. никто не подошел к ним, никто не заговорил. на них вообще не обратили внимания. Второй же — и весьма печальной — была мысль о том, что даже ее прекрасное платье с розами кажется очень скромным на фоне туалетов присутствующих дам, а синее платье ее матушки так и вообще сойдет за домашнее.
осознание это оказалось болезненным. Еще несколько часов назад мир ложился к ее ногам бриллиантовой пылью, а теперь оказалось — что сама она практически пыль под ногами других.
«Зачем мы приехали?» — задалась она вопросом.
неужели в самом деле, чтобы показать меня принцу и попытаться завладеть его вниманием?
но ведь… он может и не глянуть на меня…
— Где мой брат? — расслышала она гневный голос папеньки.
оказалось, барон что-то выяснял у лакея, все громче и громче, и вот, перешел на крик. Кровь прилила к щекам: ну вот, теперь все на них смотрят… Камилла молча наблюдала, как папенька гневно жестикулирует, и как лакей, кривясь, наконец указал на вход в следующий зал.
— Идем, — скомандовал барон своему семейству.
матушка подхватила Камиллу под локоть, и они двинулись дальше — в еще более просторный и светлый зал, по стенам украшенный винно-красными бархатными драпировками, меж которых блестели золоченые колонны. Камилла подняла глаза: своды потолка были украшены яркой мозаикой. И с тоской подумала, что потолок в их особняке кое-где даже осыпался серыми хлопьями штукатурки.
тем временем от группы мужчин и женщин, разряженных в пух и прах, отделился высокий мужчина и стремительно пошел им навстречу. У него были совершенно седые, зачесанные назад, длинные волосы, камзол из золотой парчи и медальон на толстой цепи, украшенный разноцветными камнями.
«Дядя Кервинд», — вспомнила Камилла и учтиво поклонилась, как учила ее матушка.
— Ба, а вот и мой брат! — герцог заключил барона в медвежьи объятия, — рад, очень рад тебя видеть. Уж думал не приедешь! А вот и госпожа баронесса, — он отвесил шутливый поклон матушке, и затем его взгляд прилип к Камилле, — неужели это наш нежный цветочек, который так незаметно и тихо расцвел?
— Да, это Камилла, — с достоинством ответила матушка, и было видно, что ей приятна похвала родственника, — ей исполнилось восемнадцать, и это значит, что ей пора быть представленной…
— Безусловно! — воскликнул дядя, но Камилле почему-то померещилась в его радости легкая фальшь, — ну-ка, моя милая, дай-ка я на тебя посмотрю!
— А где твой сын? — спросил папенька.
Кажется, вопрос смутил Кервинда Велье.
— Ему нездоровится.
И она не успела и слова сказать, как он ее схватил за локти и принялся вертеть из стороны в сторону, разглядывая, словно она была куклой.
— Боже, — пробормотал герцог, — что за глаза, что за волосы! Это от вас, госпожа баронесса? несомненно, от вас! Что это прекрасное создание могло унаследовать от моего брата? Да ничего! ну что ж, милая, идемте, я представлю вас молодежи, а мы с моим братом должны потолковать по — родственному.
Камилла обернулась на матушку, но та только кивнула со слабой улыбкой — мол, иди.
оставалось только подчиниться, хотя ей не очень-то нравилась идея, что дядюшка ее куда-то тащит и собирается «представить молодежи». А он, размашисто шагая, все хмыкал и повторял:
— ну, а что… ваше дело — молодое. Восемнадцать лет — лучший возраст для замужества, моя дорогая. тем более, что, думаю, здесь есть кое-кто, в чьей благосклонности вы будете весьма и весьма заинтересованы!