Лафия испуганно вскрикнула, когда двери в спальню принца с грохотом распахнулись. Эдвин лишь обернулся в легком удивлении — какого верга? Кто хочет лишиться головы?
Удивление сменилось изумлением: в дверной проход, чуть ли не чеканя шаг, вошло несколько королевских гвардейцев, а за ними — Его Величество собственной персоной. И так его величество глянул на Лафию, что та, издав слабый писк, торопливо выскользнула прочь. Эдвин не шевельнулся, хотя в груди как будто собрался первый хрусткий ледок. Какого верга надо этому человеку?
Король остановился. он был стареющим, но все ещё статным мужчиной. И не просто статным — но внушающим страх подданным. И Эдвин знал, что сам он очень похож на своего отца, и наверняка будет таким же в старости, только вот совсем это не радовало. Эдвин бы предпочел быть похожим на матушку, которую очень любил, когда был маленьким.
— Папенька, — медленно произнес он, глядя в темные глаза отца. там кровавым пожаром полыхала ярость.
— ты! — прошипел король, — знаешь, что? Это уже чересчур!
— Лафия — умелая любовница, — спокойно ответил Эдвин, — и жениться я на ней не собираюсь.
он внимательно наблюдал за выражением лица монаршего родителя. И, к удивлению, ничего, кроме брезгливости, не увидел.
— не неси чушь, — процедил король так, что любой другой бы уже хлопнулся в обморок от ужаса. Эдвина, однако, так легко не возьмешь.
— тогда я не понимаю…
— И ты смеешь врать мне? мне, королю?!
— Да в чем моя вина-то? — Эдвин развел руками, — объяснил бы для начала!
И моргнул при виде собственного кинжала, который появился в руках отца.
он держал его, обмотав платком лезвие, которое, к слову, было замарано кровью. Хрусткий ледок в груди превратился в ледяной ком, ощерившийся иглами. но показать свой страх? Да ещё и человеку, которого и отцом — то язык не поворачивается назвать?
— Что это? — процедил он, кивая на кинжал.
— ты зашел слишком далеко, сын, — глаза короля метали молнии, — я думаю, что мало порол тебя в детстве…
— Достаточно.
— не достаточно, — король хмыкнул, — почему бы не сознаться? не облегчить совесть?
— Да в чем ее облегчать — то?
— например, рассказать мне о том, какого верга ты зарезал барона Велье.
Эдвин перевел взгляд с кинжала на отца.
ты же шутишь, правда?
но нет, король был совершенно серьезен. И страшно зол.
— Я его и пальцем не тронул, — растерянно сказал Эдвин.
И неожиданно щека расцвела едкой болью. Эдвин потер ее — ну вот, схлопотал оплеуху от папеньки, теперь уже на глазах солдатни. Что за невезение?
— Врешь! — рявкнул король, — все видели, как дочка Велье дала тебе пощечину на балу, и все видели, как потом семья барона уехала. А ты, ты где был потом, сын?
И на Эдвина снизошло совершенное, полное спокойствие. Лебезить, суетиться — значит доказывать собственную вину в глазах короля.
И он сказал единственное, что казалось правильным в этот момент.
— Я ушел с бала, а потом со своими людьми поехал домой. Сюда, то есть. ну, знаешь, оставаться там после того, как тебя отхлестали по щекам — так себе идея.
— Врешь, — голос короля упал до хриплого шепота, — ты поехал… в сопровождении своих людей, да. только не домой. Вы догнали семью Велье и убили их. твой нож достали люди герцога из груди барона.
— Люди герцога? — переспросил Эдвин.
А сам подумал — зачем герцогу убивать собственного нищего родственника?
— Люди герцога, — повторил отец, — это чересчур, Эдвин. Слишком даже для тебя.
— так ведь я ничего не сделал.
— не нужно, — король скривился, но его глаза полыхали на бледном лице, — надо думать, перед тем как творить такую дичь. А теперь… Что я могу сделать? Герцог — не крестьянин. Я не могу играючи заткнуть рот ему и его сторонникам. между прочим, он тоже нашей крови. Посему ты отправляешься в темницу.
«но ведь ты не серьезно, нет?»
— отец… — прошептал Эдвин, — это какая-то чушь. Все это. неужели ты не видишь, что меня подставили? Что нас подставили? Да возьми ты, допроси кого-нибудь из моего отряда, ну? Хоть Крысу, хоть…
И осекся под тяжелым взглядом отца.