— Понимаю, — задумчиво протянул Эдвин.
мысли крутились в голове, одна за другой, и, казалось — вот-вот должна сверкающим кристаллом блеснуть та самая, важная, которая положит конец всей этой совершенно бредовой ситуации.
— А знаешь, — вдруг сказал Эдвин, — я хочу, чтобы ты убил папашку. тогда им ничего не останется, как посадить меня на трон.
темнота в том месте, где стоял Мартин, шевельнулась.
— Возможно, мне лучше убить герцога?
— нет-нет, — Эдвин усмехнулся, — с Велье мы разберемся чуть позже. может, он еще одумается. А с этим… ничтожеством мне и говорить не о чем. Да и вообще, что-то зажился он.
— но Светлейший…
Эдвин шагнул к решетке, ему даже показалось, что он поймал взгляд Мартина.
— Слушай сюда. Светлейший знать не знает о тебе. напомнить, благодаря кому? Вспомнил? так вот. Я хочу, что бы это недоразумение, которое сейчас на троне и которое собралось жениться вторично, завтра же умерло тихо и быстро. Разумеется, от естественных причин. Я хочу, чтобы ты этой же ночью сплел заклинание, или как вы там это делаете.
Мартин помолчал, и Эдвин вдруг испугался, потому что его слуга был на свободе, а он, Эдвин Лоджерин, за решеткой. того, кто за решеткой, можно и вовсе не слушать.
— Сделаешь? — твердо спросил он.
— Как пожелает ваше высочество, — негромко ответил Мартин.
— тогда иди. И сделай все побыстрее, и чтобы никто ничего не заподозрил.
— Почему вы думаете, что вас после этого освободят? — спросила тень, — у вас слишком много недоброжелателей. И точно так же многие не прочь занять трон.
Эдвин невольно улыбнулся.
— Потому что у меня есть ты, Мартин. И потому что все желающие занять мое законное место будут умирать. Ведь будут же?
— Я вам верен, — отозвался Мартин. И добавил, — мне нужно идти, ваше высочество. Все сделаю, как вы приказали.
— Иди, — и Эдвин откусил хлеба.
После того, как Мартин бесшумно растворился в темных коридорах, а хлеб с ветчиной были съедены, Эдвин ощутил прилив сил.
Возможно, этот прилив сил был объясним ещё и тем, что наконец он принял некоторое решение, которое должно было перевернуть всю его жизнь. никто больше не будет давить на него, поучать, орать, брызжа слюной. никто больше не будет будить воспоминания о матери.
В конце концов, если король позволил себе убить королеву, то почему он, Эдвин, не может убить короля?
Чужими руками ещё и проще.
«ты сам виноват, — подумал он, обращаясь к недоумку папашке, — не надо было меня трогать. И все из-за какой-то нищей баронской семьи, подумать только!»
Конечно же, это было неправильно. А правильно было — поставить на место герцога Велье, который — ну это же очевидно — метил на трон.
И ещё нужно было признать то, как здорово иметь собственного темного мага, о котором никто не знает. неопечатанного мага, который может нести вред людям. мага, которого Эдвин в свое время спас от этой мерзкой печати, которого растил рядом с собой, словно младшего брата. многие считали это прихотью, а некоторые — так и вообще проявлением противоестественной страсти. Эдвину было наплевать. Самое главное, что теперь у него был собственный маг, который его беспрекословно слушался.
А дело было так.
В то время самому Эдвину исполнилось шестнадцать. И он с дозволения отца пошел прогуляться по городу — конечно же, сопровождаемый нужными людьми. И надо ж было такому случиться, что на базарную площадь как раз монахи привели с десяток детей, в которых был обнаружен след темной магии, и на которых полагалось наложить печать сдерживания — чтобы никто и никогда из них не смог причинить вред людям.
Эдвину было любопытно поглазеть на этих приговоренных детей. они напоминали беспомощных щенков, сбившихся в кучку. Две девочки с нищенских лохмотьях, все остальные — мальчики разных возрастов. Еще тогда Эдвин подумал о том, что почему-то темная магия чаще селится в мужчинах. И вот, вся эта мелкота сбилась в кучу, с ужасом глядя на снующих вокруг горожан. Собственно, на них и внимания-то не обращали. И даже не связали, потому что дети, во-первых, и знать не знали, зачем слуги Светлейшего в светлых хламидах забрали их из домов, а во-вторых — у них и мыслей не возникало сопротивляться монахам. но один мальчишка — тот, что постарше — вероятно, заподозрил неладное. И когда святые братья отвернулись, задал стрекача в ближайший переулок.
Что тут началось! Шум, гам, вопли. монахи рванули было следом, но часть из них осталась охранять и теперь уже связывать прочих, а часть все же погналась за беглецом.