В комнате видишь себя. Ты выглядишь как-то иначе, но всё же это ты. Смотришь на человека, которого принимаешь за себя. Тот сидит в глубоком кресле и маленькими глотками пьет шампанское из бокала. Его черные волосы коротко подстрижены, на нем светлый костюм, ослепительно-яркого светлого, почти белого оттенка. На безымянном пальце нет кольца, но у него полно других перстней и колец. Он – это ты, но ты заперт в раме, а он сидит по другую сторону, в мягком кресле, закинув ногу на ногу и привольно откинувшись на спинку. Кожа светлая, с золотистым отливом, волосы блестящие и гладкие, как твои. Видишь свое лицо, то же неизменное выражение. Надавливаешь на бронзовую раму, но открыть не удается. Замечаешь, что у человека, похожего на тебя, глаза ярко-карие, не мягкого приглушенного оттенка, будто какао в чашке, не землистого черного окраса, без медных переливов драгоценностей, не медового и не золотистого. Глубокие, темные. Не можешь отвести от них взгляда.
– Кто ты?
Словно горло распухло… Собственный голос кажется хриплым.
– Сатин Холовора, – отвечает твое зеркальное отражение.
– Нет, такого быть не может. Это имя – моё.
– Я – настоящий Сатин, а ты всего лишь подделка. Ты украл моё имя, – говорит мужчина заученным механическим тоном. Он меняет положение, отводя руку с бокалом в сторону. Переводит на тебя настороженный взгляд.
– Украл?
– Именно так, – говорит двойник, отставляя бокал на чайный столик, закуривает новую сигарету. – Оглядись. Видишь портреты на этих стенах? Это моя семья. Что ты видишь на их лицах?
Переводишь взгляд на портреты, как он тебе велит.
– Так должен выглядеть Холовора, а ты кто такой, мне неизвестно.
Видишь знакомые лица, запечатленные на века в бронзовых рамах, ты осознаешь, что тоже заперт в картину. Ты пытаешь вырваться, но ладони натыкаются на бумажную краску.
– Смотри внимательней, – улыбается двойник твоими губами, и ты узнаешь улыбку, которую не раз видел на собственных снимках. Он наблюдает за твоими метаниями, подпирая голову тонкими пальцами и чуть приподняв острый, гладко выбритый подбородок. – Неужели не замечаешь?
– Не замечаю чего?
– Глаза… у всех моих предков карие глаза, а ты… Что ты такое, раз решил похитить моё тело?
Замечаешь ясные глубокие глаза своих родственников, застывших на холстах, и кричишь:
– Кто ты? Как ты смеешь обвинять меня в воровстве?!
– Я уже сказал тебе: я – подлинный Сатин, а ты лишь нестертое изображение.
– Это… неправда… – бормочешь ты, но хочется проорать это во все горло.
– Ты – вор! Самозванец, которого бы я, проходя мимо, не удостоил бы даже ленивым взглядом!
Мужчина поднимается на ноги и пересекает комнату. Встает напротив одного из портретов, повернувшись к тебе сияющим лицом. Он красив, он прекрасен, а ты чувствуешь, что выжил из ума.
– Конечно, правда. Ты забрал мою жизнь, ту, что должен был прожить я.
Двойник больше не улыбается, сводит тонкие брови к переносице – хмурится, он раздражен. На портрет за его спиной прапрадед Холовора, он похож на тебя, как и остальные, но ни у кого из них нет золотисто-зеленых глаз. От кого же ты их унаследовал?
Прислушиваешься к звуку его голоса, не такого хриплого и ошеломленного, как у тебя сейчас, а крепкого, сильного…
– Твоя природа противоестественна, тебя и вовсе не должно быть на этой земле.
– Мне нужно знать, какой сейчас год, – говоришь дрожащим голосом.
– 1975.
Улавливаешь перемену в двойнике. Он отворачивается, скрывая подавленность, вскидывает подбородок и вздыхает.
– Год, когда я родился, похоже, по твоей вине я навсегда застрял тут.
– Почему?
– Представь себе, я задаюсь тем же вопросом, но пока не могу разгадать ответ.
Близнец подходит к раме и замирает в метре от тебя.
– Мы не во сне. Твое подсознание перенесло нас сюда, но я не знаю – зачем.
В комнату заходит женщина. Бронзовая кожа. Темные чулочные гольфы, простое обтягивающее платье с разрезом до середины бедра.
Она дотрагивается до шеи, проводит рукой по затылку, взъерошивая короткие осветленные волосы. Дорогой маникюр, золотая цепочка на запястье и чересчур большой для её хрупкого запястья «Ролекс» – всё, что скрашивает эти преждевременно стареющие руки.
Только почему-то сильно дрожат – твои руки.
Не замечая вас, она подходит к чайному столику и плескает в бокал шампанского.
Стремишься сохранить в памяти её лицо. Ты никогда не видел её настолько цветущей, это было давно, тебя еще и на свете не было. Она не любила вспышки фотокамер, с того времени не сохранилось ни одного снимка.
Хозяйка особняка резко оборачивается на звук открываемой двери. Пошатываясь, хватается за подлокотники и спинку кресла.
– Это моя бабушка, – без интонации произносит твой двойник.
Из прихожей раздается мужской бас:
– Дружочек, надо положить цыпленка в морозильник.
В комнате появляется загорелый мужчина с добродушным обветренным лицом, ты никогда прежде не встречал его. Короткие волосы зачесаны назад, только на широкий лоб спадает несколько вьющихся прядей. Незнакомец говорит с ярко выраженным калифорнийским акцентом, его американский английский тебя раздражает, а глаза – невыразительные, маленькие, лицо слишком рельефное, будто бы по нему прошлись малярной кистью с комочками. Лет сорок пять.
Хозяйка начинает что-то говорить, но слова доносятся как будто издалека. Её покачивает, и вошедший мужчина обращает на это внимание:
– Да ты пьяна!
Мужчина приближается к ней, громко скрепя деревянными половицами, в руке у него зажженная сигарета.
Женский голос звучит тихо, неразборчиво, приходится напрягать слух.
Неожиданно она тянется к нагрудному карману мужчины и достает оттуда визитку и какие-то чеки. Чеки возвращает на место, но визитная карточка пробуждает в ней интерес.
Двойник читает вслух:
– «Перку Куокка. Нордеа Банк».
А незнакомец оказался богачом.
– Да это я… Да что с тобой сегодня такое?
Перку развязывает галстук на своей бычьей шее.
Слишком распространенная фамилия, жаль, она тебе ни о чем не говорит.
Прикасаешься к волосам, боль в затылке не проходит.
– Послушай, у меня сегодня было очень много работы, и я устал: не желаю, чтобы у тебя было это выражение лица. – Перку тушит сигарету, дымок от которой раздражает их обоих, заливая её остатками шампанского из бутылки.
Ты зажимаешь рот ладонью.
– Я хочу уйти отсюда… – твои слова звучат приглушенно и неразборчиво, тошнота усиливается, она может быть терпимой, если не обращать внимания.
– Ты можешь. Но не я, – в голосе двойника слышится плохо скрываемая ярость.
– Прошу тебя, – бормочет Перку, – прояви немного терпения… ко мне, к нам. Послушай… не хочешь денег – не будет тебе денег. Проси у меня всё, что взбредет на ум.
Женщина проходит мимо него, категорически игнорируя.
– Ты что-то скрываешь от меня, – в его низком голосе – ясно различимая угроза. – Не хочешь поделиться со мной?.. Стефания! – окликает её Перку Куокка, а после с вздохом произносит: – Что за времена – всё разваливается… Появился некий оракул, который ходит по улицам. В новостях говорят – он вроде инопланетянина. Я заметил на кухне треснутое стекло. Они могут забить тебя камнями насмерть. Оракул очень опасен. Береги ребенка… – Перку запинается на слове.
– Ему не нужен этот ребенок! – слышишь её глубокий, низкий голос. – Решила, он проследил за мной, но теперь не знаю, что и думать.
Мужчина хватает её за плечи и шепчет срывающимся голосом, точно их минуты уже на исходе:
– Послушай, тебе нужно уехать отсюда, завтра, нет, сейчас! Скрыться! Уезжай из страны, беги, беги, как можно дальше! Я знаю, что говорю! Поверь мне! – озирается по сторонам.
Оконное стекло разбивается, в комнату залетает дымовая шашка, заполняя помещение едким газом. Твоего двойника в мгновении ока окутывает белым дымом. За первой влетает еще одна шашка.
– Ты уже засветилась перед ними! Оракул – это он… – голос надломлено обрывается. Все звуки заглушает выстрел. Перку Куокка больше нет, лишь на пол падает мертвое тело с простреленной головой.