– Эй! – вдруг подала голос русская. – Мне показаться, ч-что вы помочь, – отрывисто бросила девица, не сводя с Эваллё блеклых глаз. Её речь была с паузами, свойственными всем иностранцам, плохо владеющим языком. А еще от пронизывающего ветра она попадала зубами о зубы.
– С радостью вам помогу, – дружелюбно пробормотал Эваллё, пряча левую ладонь глубже в карман и снимая очки.
Старик с помощью внучки, наконец, нагнал его.
– Спасибо вам за то, что уделяете нам немного своего времени, – прохрипел дедок, с трудом сгибаясь в приветственном поклоне. Поклон, как старомодно!
Девушка тот час протянула парню свою ладонь:
– Я – журналистка. А это, – она любовно понизила голос, исполненный сердечной ласки, – мой отец.
Отец девушки с нескрываемым интересом разглядывал Эваллё.
– Мы, на самом деле, преследовать вас, вы простить, – продолжила русская. – Это очень некрасиво.
Девушку сносило ветром, практически по слогам она произнесла:
– По-ни-мае-те, мы искать одного че-ло-ве-ка…
– Увидев вас в городе, – перебил дочку старик, – я подумал, что, может быть… простите мне мою дерзость…
Эваллё невольно улыбнулся.
– Что вы, что вы.
– Тот человек, которого мы ищем… Вы очень похожи на его сына, Эваллё. Но, значит, мы обознались. Мы искали музыканта.
Ветер пробирался за ворот и растекался ледяной струей по спине. Эваллё прищурился, от сильных порывов заслезились глаза.
– Извините… – приоткрыл он рот, – но вы и вправду обознались. Я не люблю музыку, предпочитаю лепку из глины, – соврал Холовора.
В таком преклонном возрасте старик должен был знать, что пешая прогулка по бездорожью его вымотает. А девушка для журналистки слишком робкая. Кем бы ни оказались эти двое, похоже, им действительно был нужен отец Эваллё.
– Вы приняли меня за другого. Мой отец – архитектор.
– О… раз так, – отвел взгляд старик.
– Вы проделали такой долгий путь ради этого, поэтому теперь мой долг помочь вам, – Эваллё непринужденно улыбнулся, так и застыв с приклеенной улыбкой.
– Да-да! С-сейчас. У меня с собой его фотография.
Девушка начала копаться в папке, обернутой целлофановым пакетом. Совсем как школьница перед зачетной контрольной, такая же перепуганная. Потом неуклюже вытащила фотографию, чуть не уронив папку. В это мгновение Эваллё в лицо ударил порыв ледяного ветра, так что парень едва не задохнулся, и остро повеяло запахом мокрого мха и земли. Невольно отшатнулся, чуть не угодив в лужу. Эти двое будто выбрались из-под сырой земли. Холовора уловил аромат нечто такого, чему не знал определения, что-то природное, кисло-сладкое… как сок. Рефлекторно открылся рот – захотелось вдохнуть чистого воздуха, чтобы перебить запах сырости. Эваллё незаметно сделал крошечный глоток кислорода и сглотнул слюну, почти ощутив на языке привкус холодного мха.
Быстро опустил взгляд на снимок, стремясь не выдать смятение.
– Я хотеть взять у него интервью. А мой отец намного лучше меня знать эти края… Я плохо говорить, поэтому отец согласиться меня сопровождать, ему давно хотеться быть здесь.
Холовора поднял глаза на девушку. Но вот что странно – она совсем не была похожа на своего отца. Эваллё запомнился её мягкий благозвучный акцент в странном тонком голосе и блеклые глаза, выдающие в ней европейские корни, старик же был смуглокожим и кареглазым.
Парень продолжал улыбаться, когда журналистка протянула ему снимок.
Фотографию сделал фотохудожник-портретист для финского модного журнала. На прямоугольнике глянцевой бумаги был запечатлен Сатин. Определенно не самый худший снимок. Узнав мебель из гостиной, Эваллё ощутил внутри холодок.
Девушка зябко поежилась и подняла ворот куртки.
– Как жаль! Мы принять вас за Эваллё Холовора.
Слишком неестественно выглядело: пустынная окраинная дорога, пронизывающий ветер и эти двое, будто знали, кого и где нужно искать.
– Всё же… боюсь вас разочаровывать, я не знаю этого человека. Мне так жаль, что я не смогу вам ничем помочь, – продолжал врать Эваллё, изображая глубокое сожаление.
Он не любил, когда журналисты совались в их жизнь.
Оставалось еще кое-что, требующее разъяснения – зачем этой неприглядной самозванке понадобился Сатин? Вероятно, он переспал бы с ней, но уж точно не стал бы отвечать на её вопросы. Если эта «мышка», или, скорее, крыска и вынюхивала что-то, то она должна была обладать как минимум козырным тузом в рукаве.
Клонясь в сторону, старик промычал что-то своей дочке.
Эваллё попрощался и только сделал пару шагов в сторону леса, как дед окликнул его:
– Вы, юноша, очень похожи на его сына. Хотя, знаете, – вдруг рассмеялся старик, – для меня все иноземцы на одно лицо.
Перед тем, как отправиться домой, Эваллё зашел в рыбный магазин и купил для Рабии несколько щучек на рыбный пирог, взял две банки лососёвой икры. Немного поразмыслив, захватил заодно и любимую ряпушку Фрэи.
По дороге встретился золотисто-рыжий кот с коротким хвостом и малахитовыми глазами. Упитанный кот смотрел на Эваллё с подозрением, и парню казалось, что в малахитовых глазах отражается застарелая кошачья злость. Парень ощущал на своей одежде запах свежевыловленной рыбы и морепродуктов, однако стоило приблизиться к коту, как животное зашипело. Шерсть встала дыбом. Эваллё демонстративно развернул специальный пакет для рыбы, стараясь не порвать, и выудил за хвост одну ряпушку. Тут кот заорал, по кошачьему тельцу прошлась волна дрожи. Холовора взвесил рыбину на ладони и аккуратно бросил её коту. Но кот не притронулся к рыбе, вместо этого он не прекращал выть, не отводя взгляда от мнимой опасности, потом вой перешел в глухой утробный рык. Животное не хотело лишаться добычи, но и к человеку не смело приближаться, и чтобы избежать кровопролития пришлось уйти. Сейчас еще, можно подумать, повезло – обычно коты просто шарахались от него.
У входной двери громоздились запакованные коробки со склада. В доме держался стойкий аромат запеченного теста, и память тут же воскресила грушевый пирог из кафе.
– Привет, родной.
Рабия как всегда полнилась энергией и желанием строгать деньги.
– Тебя задержал Паули?
В ответ Эваллё улыбнулся, думая, что улыбка, смягчит неприятный осадок после встречи с журналисткой и её отцом:
– Да нет, встретил по дороге каких-то чудаков.
Рабия переносила из буфета в магазин продукты, обернутые калькой, и на мгновение задержала взгляд на сыне:
– Что еще за чудаки? Как же я не люблю, когда ты ходишь один!
Говорить правду Эваллё не собирался. Узнай Рабия, что он добирался окольными путями, когда все и так стоят на ушах после выпусков новостей, то глубоко разочаровалась бы в благоразумии сына. Рассудительный Эваллё – вот как его называла Рабия. Разве он мог обмануть её ожидания? Как и любая другая мать, она хотела оградить своего ребенка.
Обещал ни при каких обстоятельствах не подвергать свою жизнь опасности, потому как ничто не имеет такую ценность, как человеческая жизнь. И уже во второй раз за последние дни не сдержал своё слово, если не принимать в расчет прежних «разов».
– Ты сегодня одна? – удивился Эваллё, вспомнив про груду коробок в прихожей. Снова наверняка будет разгружать во время обеденного перерыва, вместо того, чтобы нормально, а не абы как, пообедать.
– Ну почти, – неохотно призналась Рабия. – Тахоми поехала в редакцию: снова в погоне за нанимателями. А как твое утро?
– Давай лучше потом. – Эваллё быстро стащил обувь и, продев ступни в тапочки, направился следом за матерью в лавку. – Я купил рыбу, что ты просила. Отнесу на кухню.
Рабия обернулась на сына:
– Спасибо, родной. Я отложила тебе мармелад, возьмешь в холодильнике. Скоро придет Маю, пообедайте с ним. Обед я оставила на плите, нужно только разогреть.
– Хорошо, без проблем.
У прилавка парень заметил пожилую леди в длинном пепельного цвета пальто с шарфом, сидевшую нога на ногу. Та попивала горячий шоколад и, вероятно, поджидала его мать, чтобы продолжить начатый разговор, да вот только Рабии было не до разговоров за всей этой стряпней. Эваллё уже видел ту женщину, когда она приходила к его матери поболтать.