Рабия опустилась на пятки, позволяя себе расслабиться. Босоножки на пробковой танкетке она скинула, чтобы дать ногам отдых. Сквозняк в коридоре освежал, половики на деревянном полу остужали подошвы.
Сатин взял её за руку, перебирая узловатые пальцы. Она подняла на мужа лицо. Он выглядел изнуренным и веселым одновременно.
Рабия просунула пальцы в шлёвки на его брюках и уткнулась лбом в горячее бедро. Бросало то в жар, то в холод.
Сатин поднял её с пола, для чего ему потребовалось применить все свои силы, и поцеловал взасос. Её рука спустилась по его животу, под пальцами оказалась шершавая грубая ткань. Потянула за тугую молнию. Сокращая между ними расстояние, Сатин притиснул жену к стене напротив туалетов, уперся одной рукой в обои, с трудом удерживая равновесие, еще сильней впился в губы, запечатлевая поцелуем тонкую улыбку на её губах.
Рабия ухватила его за пояс, царапая ногтями липкую от пота кожу. Просунула ладони под ремень, вниз по пояснице, под плотно облекающую эластичную ткань, сдавливая мягкую плоть. Под пальцами футболка Сатина смялась и задралась вверх, оголив живот. Неловко покосившись вперед, Рабия ухватилась рукой за его талию.
В ушах стояло пение девочки и многократно повторяющий энергичный припев. С кухни доносился стук посуды.
Твердая плоть проникла внутрь. Когда пришло смутное осознание того, что они делают, Сатин уже начал двигаться в ней.
Их дыхание перемешалось. Рабия перехватила взгляд мужа, удерживая его как можно дольше. Вокруг только его лицо, запах его тела, его ритм.
Примечания:
«Кофе по-фински» – алкогольный коктейль, для его приготовления используются водка, кофе и сахар.
========== Глава VII. Другой фатум ==========
Было две вещи, которые преследовали Маю, – музыка и свет. Переливающийся рекой свет, и музыка без слов, исходящая от него. Мелодия, похожая на пение самой природы. Дивные звуки, медленно сводящие с ума. Они возникали из неоткуда и окружали со всех сторон. За светом стояло что-то, скрывая себя в бледно-золотом сиянии, мерцающем, как водные блики на камнях. И это был кошмар, испытывающий Маю каждую ночь. Что-то нависало над головой, заслоняя небо. Лишало сна. Влекло. Шептало о чудесах. Оно было живым. Оно не могло остановиться. Нахождение во вседвижении – являлось его истиной формой. У этого не было крыльев, но оно парило, расплескивая свет вокруг. Это не жило, как человек, оно – существовало. И сейчас, обретаясь на фоне пронзительно-синего неба, такого резкого, что болели глаза, оно грелось в лучах солнца, наблюдая.
Послышался растерянный женский голос:
– Маю!
Чей-то шепот:
– Не слышит? Маю!
– Холовора, что ты себе думаешь? – строгий окрик издалека. – Полагаешь, раз ты окончил академию, это дает право спать на моих уроках?!
Что-то толкнуло в спину, и Маю резко подскочил, осоловело озираясь по сторонам. Вместо слепящего глаза синего неба, наводящего ужас, на него были устремлены десятки лиц. Ладони оказались влажными и ледяными, а рубашка прилипла к спине.
Сидящая справа Куисма уставилась на соседа с нескрываемым удивлением. И взяла в руки тетрадный лист, на котором было выведено черным маркером – не спи, а то замерзнешь! Мальчик обернулся на заднюю парту и перехватил взгляд Селике. Тот пожал плечами, что будто бы говорило: «Не понимаю, отчего они все так переполошились».
Черт! Заснул… Маю не без труда вспомнил, где находится, и что делал до того, как отрубился. Мальчик ощутил себя мокрой курицей, хотелось пойти согреть руки в горячей воде и переодеться в сухое. Сложнее оказалось не думать о том, как он может выглядеть со стороны. Почему-то с каждым днем в новой школе чужое мнение заботило всё больше и больше.
Высокий иностранец, с вытянутым узким лицом и от природы всклокоченными волосами, преподававший английский, направился к Маю. За его экзотичную иностранную манеру поведения ребята прозвали учителя Джеймсом.
Невзирая на явное потепление, учитель носил двубортный, темно-малиновый пиджак, это же озвереть можно!
– Могу я узнать, чем ты был занят ночью? – обратился к нему учитель по-английски.
По классу разнеслись смешки.
– Я? – промямлил мальчик, всё еще поглядывая на одноклассников.
– Да – ты! Ты посещаешь дополнительные курсы по ночам? Подрабатываешь?
Учитель всё не отвязывался, а Маю готов был сползти под стол. Подойдя к его парте, Джеймс вытащил из-под его локтей тетрадь, с цветными иллюстрациями, по которой преподавал английский.
– Вагоны разгружаешь? – продолжал распекать тот. – Вот, что я тебе скажу, Холовора… – небрежно бросил тетрадь на стол и вперил в Маю немигающий взгляд, – ты можешь знать мой предмет сколь угодно превосходно, но это не избавляет от необходимости заниматься во время учебного процесса.
– Он всегда придирается к отличникам, – послышалось с задних парт неосторожно громкое замечание, и у Маю ёкнуло в груди. Джеймс уже начал разворачиваться в ту сторону, как мальчик неожиданно подал голос, чтобы отвлечь внимание учителя на себя:
– Можете меня спросить, я отвечу на любой ваш вопрос.
Маю не соврал, он действительно великолепно владел необходимой для старшей школы учебной базой по английскому. Однако учитель, вероятно, расценил его просьбу как насмешку.
– Вот как? Ты мне позволяешь? – снова вылупился Джеймс.
Да что же он так пялится-то?! Маю не нравилось, когда его разглядывали будто китайскую вазу.
– Нет, я хотел сказать, что вы имеете полное право вызвать меня и поставить двойку, если я провалюсь с ответом.
Учитель какое-то время молча смотрел на Маю, опираясь ладонью о парту.
– Я тебя запомнил, – выдал Джеймс таким дрожащим голосом, точно подавлял бурные эмоции, то ли крик, то ли смех. Несильно хлопнул по столу, развернулся на каблуках и отмеренными шагами двинул в обратном направлении.
Вдруг как нельзя отчетливо стала осязаема возникшая в классе тишина.
Мальчик заскрипел зубами. Он не какой-то качатель прав! Небось, этот ненормальный Джеймс посчитал его за очередного школьного бунтаря!
– Впредь я буду учитывать твои пожелания.
Неторопливо пройдясь между рядов, Джеймс возвратился к учительскому столу и сел.
Валя был прав, социальное положение играло огромную роль, особенно в среде «акул», где все сплошь выходцы из влиятельных кругов. Здесь взрослые приняли Маю за избалованного сыночка, только и мечтающего нарушить общественный порядок.
Мальчик устало выдохнул, теперь придется думать, как избавить их от этого предубеждения. Новые преподаватели ничего не знали о нем. Не успел Маю собраться с мыслями, как прозвенел звонок с урока.
Джеймс захлопнул журнал и направился на выход, даже не попрощавшись с учениками.
На большой перемене ребята из класса Маю высыпали во двор.
Устроившись с тетрадками за столом для пикника, Маю пытался запомнить все имена и не запутаться. После этих кошмаров он становился сам не свой, хоть волком вой!
С Куисмой, что пыталась разбудить его на уроке английского, Маю познакомился еще вчера, разъяснив ей схему расщепления по генотипу.
Куисма наблюдала за своим парнем из выпускного класса, гоняющим по полю футбольный мяч.
Селике представил Маю еще двум друзьям: Минтту – однокласснице Маю, на уроках постоянно садящейся по соседству с Селике, и Йоханасу Ранта – парню из одиннадцатого.
Селике с Маю сидели с одной стороны, девушки – с другой, Йоханас примостился на стуле, украденным кем-то из столовой, повернувшись лицом к футбольным воротам.
Холовора с утра стянул волосы хэагами, чтобы шея могла загорать. Солнце распекало, к обеду температура достигла 32 градусов. Духота отбивала всякую охоту думать. На лице и на теле обильно высыпали веснушки, даже на ушах.
– Как у тебя с тригонометрией? – пододвинула свою тетрадку Минтту, крашенная в рыжий цвет, субтильная девочка в затененных очках от близорукости.
Не поднимая глаз от тетради, Минтту пошарила в пачке, извлекая горсть чипсов и кроша на стол, на учебники, себе на колени.