Запустив пальцы в её короткие кудри, Эваллё поцеловал Аулис на прощание, выбрался из машины и направился по дорожке из камней к дому.
Первый, кого он увидел, переступив порог своей комнаты – младший брат. Маю отвернулся от окна, кутаясь в покрывало – в его покрывало. С последней встречи Маю заметно вытянулся, но по-прежнему уступал им с сестрой в росте. Плечи прикрывали распущенные светлые волосы, укороченные пряди на макушке и затылке торчали в разные стороны. Взглянув на их пушистую лохматую копну, Эваллё замешкался. Сказать, что внешний вид младшего брата потряс его, – недостаточно. Сейчас Маю как нельзя был похож на уменьшенную копию отца, с тем же бесстрастным выражением на лице, как будто ничто происходящее его не затрагивало, но стоило в поле зрения попасться чему-то новому, как взгляд становился оценивающим, точно выискивал во всем личную выгоду. Только если Сатин казался импозантным, то младший братишка – неуверенным в себе.
Парень нашел кнопку выключателя на стене и зажег общий свет, чтобы лучше разглядеть Маю.
С их последней встречи прошел год и девять месяцев. Несмотря на то, что они с братом регулярно обменивались письмами по электронной почте либо созванивались, виделись они лишь изредка. Маю не было рядом, когда Эваллё так нуждался в своем младшем брате. Они только переехали сюда, и дня ни проходило, чтобы не одолевали воспоминания о братишке.
Было смутное подозрение, что мальчика подселят к нему, и Эваллё не смог скрыть довольной улыбки.
– Вижу, тебя не покоробила материна идея поселиться со мной, – сказал парень, чтобы не тянуть молчание, и подошел к брату, протягивая правую ладонь.
– Как же… за шиворот буквально сюда приволокли, – усмехнулся Маю.
Не зная, что еще сказать, мальчик просто улыбнулся, отвечая на рукопожатие. Холодная, и, несмотря на худощавость брата, ладонь у Маю оказалась мягкой. Мальчик был склонен к полноте, но сейчас он напоминал мешок с костями. Эваллё скользнул взглядом по руке Маю. Светло-оливковую кожу покрывали темные веснушки. Веснушки были и на шее, и на ключицах.
Ухмылка Маю стала шире, сжав ладонь в кулак, мальчик ударил своим кулаком по его – так они здоровались раньше. Трудно поверить в то, что наконец настал день, когда их семья воссоединилась! Не скрывая своей радости, Эваллё обхватил брата рукой за плечи. Хотелось оторвать мальчишку от пола и завертеть, но парень сдержал порыв.
Маю был гораздо ниже его, а еще от мальчика разило табаком. Неприятно удивляло то, что младший брат пристрастился к курению.
Судя по зажатости, Маю было неловко в его комнате, и чтобы сгладить неудобство, Эваллё произнес:
– Получилось немного глупо, – парень глубоко вздохнул, борясь с усталостью; приступы не проходили для него бесследно, к тому же от действия препаратов возникало ощущение вялости. – Мы даже тебе комнату не успели подготовить. Вероятно, сложно почувствовать себя как дома – мы ведь почти посторонние люди, немало времени прошло с того момента, как мы виделись.
– Да забей… – проронил Маю. – Без бабушки всё по-другому.
Бабушка – так они звали бабку Сатина: это была их семейная традиция.
Голос брата в корне изменился: стал гораздо ниже, глубже и ровней, – но всё еще оставался голосом ребенка, которому только предстояло стать мужчиной.
Краем глаза Эваллё заметил, что вещи Маю не стал разбирать, оставалось надеяться, не оттого что постеснялся тут хозяйничать.
Парень отошел к стенному шкафу, собираясь переодеться. Обернувшись, увидел, что Маю смотрит на него во все глаза.
– Тебе холодно? – младший брат опустил обратно на постель покрывало, и Эваллё увидел под блестящей копной волос бесформенную серую футболку с надписью на спине «самый лучший ребенок это я».
Парень усмехнулся. Стремясь скрыть дрожь, сунул руки в карманы.
– Тебя устраивает, что теперь придется делить комнату со мной? – неожиданно спросил мальчик. Держался при этом Маю напряженно, вероятно, долго обдумывал разговор.
– Это всего лишь комната, и она велика для меня одного, – на автопилоте выдал Эваллё, на самом деле нужно было сказать, как он обрадован приездом Маю, но вместо этого зачем-то добавил: – У нас впереди много времени. Ложись спать, наверняка Рабия затевает что-то грандиозное, – тепло улыбнулся брату.
Маю размышлял над чем-то, нахмурив лоб. Казалось, мыслительный процесс стоил тому немалых усилий.
– Валя?
– Что? – немного удивленный, оттого что брат назвал его детским именем.
– Спокойной ночи.
– … и тебе, – механически отозвался Эваллё.
Примечания:
«Начал» – шеф, руководитель
Кубатон или куботан – небольшой металлический стержень, который зажимают в кулаке и бьют в чувствительные точки; разработан Сокэ Кубота Такаюки.
«Северный модерн» – архитектурный стиль национального романтизма скандинавских стран, Финляндии и Латвии конца XIX начала XX вв. Один из зачинателей поэт Эйно Лейно назвал его “неоромантизм”; включает в себя элементы декора внешних и внутренних помещений. «Северный» модерн соединил функциональную целесообразность с романтической эмоциональностью, подчеркнутую новизну композиционных приемов с претворением глубинных фольклорных традиций.
========== Глава III. Тиски ==========
Вконец отощавший кот
Одну ячменную кашу ест…
А ещё и любовь!
(Басё)
Последнее, что помнишь – твоё состояние ухудшается, врачи с тревогой переглядываются, и мир снова наполняется чернотой. Дальше нет ничего, никаких воспоминаний.
Десятый час. Распахнутые облупленные ставни, и ветер вынуждает их ударяться об стену снова и снова. Полумрак. Где-то в глубине дома остался включенным забытый торшер, и его свет просачивается в комнату. Старый любимый дом в столице. Теплое лето. Из маленького телевизора доносятся приглушенные звуки.
В пепельнице дымит белая сигарета. Стандартные бабушкины сигареты. «Virginia Super Slims». Ты помнишь – бабушка растягивала одну пачку на недели, а ты таскал у неё дамские сигареты.
Эта женщина старалась не курить при тебе. Если появлялась необходимость снять напряжение и расслабиться, она шла на кухню, закрывалась и доставала завалявшуюся полупустую пачку. Она всегда предпочитала эти сигареты прочим маркам.
Подавляешь желание прикоснуться к стенам. Здесь не так заметно все крушащее время, еще не проведен ремонт, и ты можешь провести по шершавым бумажным обоям, ощутить прочность белого камня.
Однако этот дом забыт, а хозяйка умерла.
Ты пропускал занятия в школе. С тех пор остались пробелы в знаниях, пустые пятна в голове, никто не знал, как тебе удавалось получать хорошие оценки. Тебя не заставляли ходить на уроки, в твоем прошлом была какая-то тайна, неприятная, ты не можешь вспомнить.
Твоя бабушка – известный продюсер и ты верил, что она может всё, ты был её единственным близким по духу человеком, и она прощала тебе любую провинность. В детстве бабушка увезла тебя в свой особняк в Хельсинки, и ты перестал видеться с родителями.
Пытаешься сделать шаг вперед, но что-то препятствует, отталкивает назад. Ты опускаешь ладони на нечто бронзовое, холодное и твердое, как камень. Отворачиваешься, но позади нет ничего, только синевато-коричневый туман. Перед тобой – комната в прошлое, и снова оглядываешься – туман, лужи воды на полу. Звонкий стук капель. Дымка обволакивает тело, и ты вновь и вновь вглядываешься в бесконечный мрак позади себя. Отводишь взгляд. Упираешься ладонями в бронзу. Впереди словно в зеркале отражение – бабушкина гостиная, но не можешь сделать и шага, ты заперт в огромной бронзовой раме. Мысы ботинок упираются в раму, ты поднимаешь ногу, желая перешагнуть жалкое препятствие, колено задевает плотный, немного хрупкий воздух, как от старых красок на холсте. Запах застарелых красок кружит голову. Оборачиваешься на клубы тумана за спиной и чувствуешь прохладу. Белая рубашка слабо колыхается, как от порывов ветерка, чувствуешь озноб.