Рафф чувствовал, что хватил лишнего; ему было жарко в кабине между Бланш и Ниной, хотелось пройтись, размяться.
– Пошли! – рявкнул он. – Дадим ходу! По Аппиевой дороге[20] прямо в Вудмонт-Бич. – Он встал, не слишком твердо держась на ногах.
– Вы любите воду, Бланш?
– Ч-что-о?
– Мы собираемся дать тягу. Поедем к себе. На побережье Miare Longus Islandum[21].
– Ну что ж... – Бланш улыбнулась и состроила скромную рожицу, поглядывая на Винса Коула, который, видимо, поразил ее воображение. – Что ж, отлично. Если все поедут...
– Все поедут, – сказала Трой. – Будем купаться в чем мать родила. Вы ведь не мамина дочка, Бланш?
– Я? Ну... не знаю, что и сказать... – Бланш посмотрела на Винса, взывая о помощи.
Рафф погладил ее жесткие светлые волосы:
– Соглашайтесь, соглашайтесь. Объясните ей, что Рафферти Блум собирается окунуть свою голенькую красотку в воды Иордана. Он, мол, собирается окрестить меня, размочить, как бейгл в чашке кофе со сливками...
– А что такое бейгл, Трой? – спросил Эбби.
– Понятия не имею, – отозвалась Трой.
– Пошли, друзья, пошли на вудмонтскую автостраду! – Рафф начал протискиваться за стулом Нины.
– Постой-ка, – вмешался Эбби. – Нужно хотя бы поздороваться с мистером Пирсом. И здесь еще Гомер Джепсон с женой...
– Дипломатично! Черт побери, Эбби, ты прямо дипломат! – заорал Рафф.
– Все вы стая обезьян! – крикнул кто-то с танцевальной площадки.
– Обезьяны! – донеслось еще раз из густой, шаркающей ногами толпы, и взрывы хохота заглушили медный рев оркестра.
Рафф и сам не понимал, почему он расхохотался вместе со всеми. Но он смеялся. Очень громко. Не понял он также, что заставило его вскочить на диванчик кабины и обратиться с речью к друзьям:
– Друзья, леди и джент... тьфу! Леди и обезьяны! Давайте решим вопрос: кто обезьяны – архитекторы или публика? Я лично не знаю. А что я знаю? Только то, что вижу своими глазами. Но что я вижу? – Рафф уже не мог остановиться, и слова, то нелепые, то разумные, вырывались под давлением спиртных паров стремительным, беспорядочным потоком. – Постарайтесь меня понять. Не стану говорить о ваших конторах, о ваших заводах, о ваших лабораториях. Великая битва выиграна. Нам повезло. Мы пожинаем плоды чужой победы. Теперь пора подумать о другом. Пора подумать о домашнем очаге простого человека, о доме американца. Мальчики, ведь мы и взаправду живем в каком-то Гадвилле. Разве создание домашних очагов не есть главный, священный долг архитектуры? А кто создает их в действительности? Архитекторы? Не смешите меня! Крупные подрядчики, крупные лесоторговые компании, линолеумные короли – вот кто создает эти Дома. А как вы их обставляете? Очень просто. Для этого есть сто девяносто девять журналов, и бесчисленные Бейгл (евр.) – род баранок. рекламы в вашем излюбленном баре, и волоокие декоратор-ши. А смыслят они все не больше чем новорожденные младенцы!
– Задай им жару, Рафф! – раздались одобрительные возгласы, и множество лиц обратилось в сторону кабины, из которой ораторствовал Рафф.
– Неправда!.. Стыдитесь!.. – отдельные негодующие выкрики.
– Послушайте, друзья, вот вам совет! – ревел Рафф. – Покупайте дома в нашем новом городке Гадвилле! Легко и просто! Сегодня же сделайте первый взнос. Ну и, само собой, подпишите долговое обязательство. Езжайте в Гад-вилл и осмотрите наши новые дома! Современно! Обтекаемо! Все, что снаружи, видно изнутри! Все, что внутри, видно снаружи! Никаких подвалов! Никаких чердаков! Никаких кладовых! Зато есть навес для машины! Чтобы мотор поскорее замерз, а лак растрескался! Спешите в Гадвилл! Обратите внимание – дом расположен террасами! И вдобавок – вот сюрприз! – огромное-преогромное панорамное окно! Думаете, оно выходит в садик, в этакий маленький, уютный земной рай? Боже упаси! Оно выходит прямо на улицу, чтобы всем сразу было видно, что и у вас есть панорамное окно. Оно выходит на улицу, чтобы соседи могли как следует сосчитать хлебные крошки у вас на подбородке. Оно выходит на улицу, чтобы вы могли любоваться, как у вас вывозят мусор и как ваш сосед ковыряет пальцем в носу. Бесподобно! Да здравствует великий, небывалый Регресс в Строительстве! Итак, счастливого пути в Гадвилл, США!..
– Бей их, Рафф! (Одинокий голос.)
– Не передергивайте! А как же Корбюзье и Радиант-сити? (Другой голос, возмущенный.)
– Заткнитесь!
– Валяй дальше, парень!
Как будто он мог остановиться! Он старался рассмотреть лица стоявших внизу слушателей. Все расплывалось у него перед глазами. Что это за народ собрался вокруг? А там, с краю, кто это – не Мэтью Пирс?
Слегка покачиваясь на длинных обмякших ногах, Рафф улыбнулся сгрудившимся вокруг него людям, лица которых смутно белели под темными сводами зала; ноздри его приплюснутого носа раздувались, лицо пылало, темно-синие глаза смотрели не зло, не ожесточенно, а мягко, почти добродушно.
– Ладно! – Он прислонился к задней стене кабины. – Теперь поговорим о домах, которые вы строите для богачей, для настоящих тузов, для сливок общества. Вы ведь не какие-нибудь стиляги! Вы настоящие божьей милостью обезьяны, и на ваших визитных карточках написано "архитектор". "Знаете что? – говорите вы. – Вам нужен современный дом, черт его побери, даже если он влетит вам в копеечку! " И уж он влетает, будьте покойны. Но какое дело вам, художникам, до презренного металла? Не долго думая, вы строите дом, уж такой современный, такой ультрамодный, что камин стоит прямо посередине комнаты и при малейшем сквозняке дым выедает глаза. Воистину последний крик моды! За одни портьеры, чтобы как-нибудь завесить все эти стеклянные стены и не изжариться на солнце, нужно выложить восемьсот монет. Не дом, а совершенство. Перегородки даже не доходят до потолка, и когда супруги лежат в постели – так сказать, на месте преступления, – детям в соседней комнате слышны решительно все интимные проявления их нежных чувств, а порою...
Но тут в толпе слушателей разразилась такая буря негодования и восторга, что Рафф уже не мог продолжать.
Стоя на диванчике и с трудом сохраняя равновесие, оглушенный криками, свистками, аплодисментами, проклятиями и угрозами, он вдруг почувствовал, как его дернули за штанину, а потом чья-то рука схватила его за ногу и куда-то потащила; кое-как высвободившись, он услышал ожесточенную перебранку, кто-то грохнулся на пол, а Эбби Остин заслонил его и принялся уговаривать полисмена, дежурившего в зале. И Винс Коул бормотал:
– Святые угодники, ну и кашу ты заварил, Рафф! За мной, скорее.
И Рафф, работая локтями как тяжелый локомотив, стал прокладывать себе дорогу к дверям, а за ним потянулась вся честная компания: пуританин-судья, исследователь, лейтенант, бабочка и рекламная девица. На улице стояла тихая, теплая ночь; Рафф – этакий долговязый, запыхавшийся и подвыпивший святой Антоний, не устоявший против соблазна потрепать языком, – смеясь, ощупал себе голову, недоумевая, куда девался его венок из вязовых листьев.
Они еле втиснулись в старенький "шевроле": впереди – Эбби с Ниной, сзади Рафф с Бланш, а рядом с ними примостился Винс. Трой сидела у него на коленях, тихонько напевая: "Содрали шкурку с кошечки, раздели Догола... "
Открытая машина резала теплый ночной воздух, и под действием этого ненастоящего, но все же освежающего ветерка они немножко протрезвились.
Винс, впрочем, и не был пьян. Он всегда старался держаться в разумных границах. Это необходимо. Иначе станешь таким же слюнтяем, как Рафф Блум. Видимо, в Раффе сказывается ирландец: его моментально развозит.
Конечно, может, это и несправедливо – злиться на Раффа только потому, что он, Винс, поссорился с Трой. Просто он слишком ревнует ее и ничего не может с собой поделать. Он не уверен в ней, страшно мнителен и поэтому болезненно реагирует на каждый ее шаг (например, на то, как она танцевала с Раффом)...
20
Лучшая дорога в древнем Риме, связывавшая город с гаванью Брундизиум (совр. Бриндизи). Ее постройка была начата в 312 г. до н. э. Клавдием Аппием.
21
Лонг-Айлендское море (лат.). Рафф в шутку переводит американские географические названия на латынь.