Улыбаясь, Беатриче последовала за девушкой дальше. На пути ей попадались женщины – старые и молодые, красивые и не очень. Все они были одеты в восточные платья, а их длинные волосы уложены в причудливые прически. Ни европейской одежды, ни современной короткой или полудлинной стрижки. И ни одного мужчины на пути.
«Да, – подтрунивая сама над собой, подумала Беатриче. – Похоже, я попала в гарем».
Девушка проводила ее до комнаты, расположенной на противоположной стороне галереи. Беатриче постучалась, и ее пригласили войти.
Молодая женщина с милым улыбающимся лицом вышла ей навстречу, схватила за руки и расцеловала в обе щеки. С удивлением Беатриче узнала в ней свою недавнюю пациентку. Несмотря на то, что ей пришлось пережить всего несколько часов назад, выглядела она совсем неплохо.
Молодая женщина провела Беатриче к столику, усадила на одну из мягких подушек и села рядом, предложив пахнущее миндалем печенье. Она заговорила на латинском языке. Беатриче поняла, что ее зовут Мирват и она хотела бы поблагодарить свою спасительницу.
Беатриче осмотрела небольшой шов. Сделан весьма аккуратно, сверху нанесен слой необычной, пахнущей травами мази.
Она улыбнулась про себя этому средневековому ноу-хау, однако отметила, что заживление проходит хорошо и удалось избежать проникновения инфекции.
Беатриче удивилась, насколько быстро вспомнила латынь, ведь она не занималась языком со дня окончания института. Между тем аудиенция завершилась. Прощаясь, Мирват, заметила:
– Завтра ты опять придешь ко мне. Я буду обучать тебя арабскому языку.
Беатриче с радостью согласилась. Молодая женщина с живыми темными глазами была ей симпатична. Кроме того, у Беатриче накопилась масса вопросов, на которые Мирват, возможно, могла бы ответить.
V
Выздоровление Мирват было пышно отпраздновано. На протяжении трех дней крыши дворца и домов Бухары были украшены зелеными флагами. На окнах висели гирлянды из цветов. По вечерам струи фонтанов переливались в разноцветной подсветке, а со стен башен, окружающих дворец, дождем сыпались цветы и монеты.
Над городом раздавались голоса муэдзинов, благодарящих Аллаха за выздоровление Мирват и величие эмира.
Но чем больше радовались люди в Бухаре неожиданному выздоровлению Мирват, тем больше их интересовал способ исцеления. Со всех сторон на Мирват сыпались вопросы. Каждый желал знать, как Али аль-Хусейн спас ее, при помощи каких медикаментов и лекарских приемов. Но Мирват стоически молчала. Али аль-Хусейн также избегал огласки. В благодарность за спасение Мирват он получил от эмира поместье близ Бухары. То была плодородная земля с протяженными фруктовыми и овощными плантациями и великолепным домом. И Али даже мысли не допускал, чтобы лишиться и этой награды, и своей славы.
Беатриче, напротив, рассматривала эти события беспристрастно и с юмором. Никому не пришло в голову спросить ее, и ей не нужно было называть вещи своими именами. Наоборот, она находила все происходящее занимательным. Во время ежедневных занятий арабским языком Мирват рассказывала о самых последних слухах и сплетнях, которые носились по дворцу.
Спустя несколько недель Беатриче и сама уже понимала то, о чем говорят окружающие. Эти разговоры она могла подслушать с галереи гарема через резные решетки, не боясь разоблачения. Мужчины с глубоким уважением и почтением отзывались о необычных способностях Али аль-Хусейна. Они предполагали, что он использовал индийское искусство исцеления и специальные лекарства из Египта вкупе с загадочными абиссинскими ритуалами. Некоторые, правда, говорили о волшебстве, но очень тихо, прикрыв рукой рот, чтобы не обидеть столь могущественного и уважаемого господина, как Али аль-Хусейн. На это не отваживались даже приближенные эмира. Всякий раз, когда Беатриче слышала об этих диких предположениях, она еле сдерживала смех. Ах эти простофили! Что бы они подумали, узнав, кто в действительности спас жизнь Мирват? Наверное, их хватил бы апоплексический удар!
Хотя, в принципе, она могла предположить, что кое-где и кое-кто знает правду. Как всегда говорила Мирват: «Во дворце крыша имеет глаза, стены – уши, а ковры – уста».
Поначалу Беатриче не воспринимала эти слова всерьез. Но когда Нирман, личная служанка Мирват, пришла к ней, чтобы та осмотрела рану на пальце, она задумалась. Тайно ночью при свете масляной лампы Беатриче обрезала края ранки, промыла ее горячей водой и продезинфицировала ароматическим маслом, смочив им простерилизованную в горячей воде тряпицу.
Беатриче все время была вынуждена импровизировать. Она объяснила Нирман, что следует два дня поберечь руку, если она не хочет, чтобы инфекция снова попала в рану. Ей показалось, что Нирман не очень хорошо поняла ее, потому что, как большинство служанок, не владела латинским языком. Однако через два дня ранка стала затягиваться и служанка снова могла выполнять свои обязанности, а спустя еще день Беатриче сняла повязку с пальца.
С этого момента все женщины гарема желали встречи с Беатриче. Сначала они приходили тайно, поздним вечером или в сопровождении многочисленных подруг, будто испытывали страх перед чужеземкой с Севера. Но потом их страх исчез. Женщины приходили с жалобами на боли в животе, горле и в суставах. Их было так много, что она невольно вспомнила о своей работе в приемном покое больницы. Здесь, в гареме, она была и хирургом, и гинекологом, и педиатром, да еще при полном отсутствии каких-либо вспомогательных средств.
Однажды, спустя два месяца после исцеления Мирват, Беатриче разбудил громкий стук в дверь. Удивленная, она села в постели. Было раннее утро. На небе еще виднелись звезды и серп луны. Кто мог помешать ее сну? Стук в дверь становился все нетерпеливее.