Внутренняя дверь находилась в западном конце фасадной части дома. Дверной проем был невысоким. Взрослым, когда они заходили внутрь, приходилось немного пригибаться. Сразу за дверью располагался небольшой коридор, пол которого был вымощен плоскими камнями; каменные стены обшиты досками, которые сверху подпирались плитами.
В середине прохода наклонно на край помоста бадстовы была поставлена доска с несколькими прибитыми перекладинами – лестница, ведущая на чердак. По другую сторону прохода было открытое место, откуда можно было попасть в пространство под чердаком и в коровий хлев.
Западная стена бадстовы начиналась сразу от края помоста. А с противоположной стороны была небольшая перегородка, иногда называвшаяся «щитовой стеной», которая доходила до фасадной стены дома и возвышалась от помоста до самой крыши. Вход в бадстову, расположенный между этой перегородкой и западной стеной, закрывался дверцей на петлях. На гвозде, вбитом в дверной косяк, висел деревянный запор, который можно было поворачивать вокруг своей оси. Им закрывали дверь вечером, когда домочадцы уже были дома, или же перед тем, когда все ложились спать, и открывали по утрам, когда все вставали. Днем им не пользовались. Тогда он висел на косяке, словно мертвый.
С этим засовом была связана одна странная вещь, не понятная мне. Всегда, когда я слышал, как произносили имя Харальдюр, где бы я ни находился, я видел незнакомую руку, которая проворачивала запор на пол-оборота. Я не был знаком ни с каким Харальдюром и не слышал, чтобы человек с таким именем когда-либо заходил в Хали. Но тем не менее это было так.
Чердак бадстовы был сделан из широких досок, прибитых к поперечной балке. Обычно его называли не чердаком, а поветью. «Не хочешь залезть на поветь?» – иногда спрашивали гостей, пришедших с соседних хуторов, когда их приглашали в бадстову. Порой говорили еще короче: «Не хочешь наверх?» Также говорили: «Не хочешь зайти в хлев?» Бадстову часто называли хлевом, и реже – бадстовой. Когда спрашивали, где находится тот, кто залез на чердак бадстовы, то знающий отвечал: «Он наверху на повети». Или: «Он наверху». А еще: «Он в хлеву». Слово «бадстова» звучало вычурно и, как мне казалось, немного неестественно.
В бадстове были стропила, покрытые досками внакрой, сверху – каменной плиткой, а над ней – дерном. Стены были обшиты досками до самой лестничной площадки. Фасадная стена, как помню из ранних впечатлений, обшита не была. На ней обычно можно было увидеть плесневый налет, который называли «паутинкой». Когда у нас, мальчишек, случались порезы, моя мать часто клала плесень на рану и обвязывала ее тряпкой. Раны зарастали и никогда не гноились. Впоследствии переднюю стену зашили досками. После этого приходилось искать «паутинку» в сараях. Раны также оборачивали листами табака, и этот способ излечения, по-видимому, тоже хорошо работал.
Поперек бадстовы чуть далее середины помещения, немного выше уровня промежности взрослого человека над лестницей на поветь, была закреплена балка. Как я слышал, эта балка держала каркас бадстовы, чтобы тот не развалился. Женщины и дети, заходя в бадстову, пригибались под нею. Иногда люди больно бились о нее головой, приговаривая: «Чертова балка!» Я иногда говорил: «Да пошла ты в ад с огнем и воплями!» Не будь этой балки – такие слова не произносились бы. А вот отец умел скользить по ней на заднице, и это у него получалось очень ловко. Я не припоминаю, чтобы когда-либо видел деда Бенедихта за балкой. Его вотчина целиком находилась в передней части бадстовы.
Мать часто упрашивала отца убрать из бадстовы эту проклятую поперечную балку. Он всегда ей отвечал: «Я бы эту дуру все-таки оставил». Иногда это выливалось в ожесточенные споры. Мать была более склонна к новшествам, чем отец. Он не очень любил серьезные изменения, но воспринимал их положительно, если они уже случались и от них был прок.
Как-то мой отец заболел (правда, не в самой тяжелой форме) своего рода модным поветрием, поразившим Сюдюрсвейт. Молодежь полюбила юмористические песенки, пришедшие в недавнее время с Восточных Фьордов, девушки начали ходить в платьях, дети и подростки стали говорить на новый манер «папа»[36], а отец как-то раз взял и выпилил кусок из середины балки, подставив под концы оставшихся ее частей дубовые подпорки, которые снизу стояли на брусе, проходившем под помостом, а сверху утыкались в стропила. Подпорки напоминали столбы в королевских замках и выполняли ту же функцию, что прежде делала поперечная балка. Теперь можно было свободно ходить по всей длине бадстовы, не нагибаясь. Но с этим новшеством в бадстове, когда по вечерам зажигали освещение, появлялись две длинные большие тени.
36
Привычным словом для жителей Сюдюрсвейта было «паупи» (исл. pápi), новый вариант – «пабби» (исл. pabbi), сейчас полностью укоренившийся в современном исландском языке.