Я в тот момент возился с овцами в двенадцати минутах ходьбы к западу от Хали, и мне было крайне трудно держать глаза открытыми. Пепел проникал в уши и ноздри, набивался в рот и скрипел на зубах, а когда я дошел до дома, все лицо было перемазано пеплом, от которого было трудно отмыться. То, что мы видели ночью, не было никаким обманом зрения. В Сюдюрсвейте было не принято видеть галлюцинации. Теперь все знали, что, скорее всего, начался разлив Скейдарау.
На следующий день опять установилась ясная погода, и у всех полегчало на душе при виде солнечного света и ясного неба после зловещей темноты накануне. В воздухе, впрочем, от пепла еще оставалась небольшая дымка, а солнце плыло по морю, имевшему красноватый оттенок. Это выглядело красиво.
В тот день погнали яловых овец на горное пастбище в сторону от хуторов Брейдабольсстадюра; я в этом тоже участвовал. Помню, что погонщики овец обсуждали выпадение пепла и паводок на Скейдарау, когда мы возвращались домой, идя на запад мимо горы Стейнафьядль по склону между Сльетталейти и развалинами хутора Стейнар. Выражение «разлив Скейдарау» звучало как нечто ужасное и таинственное, проникающее внутрь тебя. Человек, не поживший в Сюдюрсвейте или Эрайви, никогда не ощущал это своим нутром. Для него это просто лишь такое-то количество кубометров воды, протекающей за столько-то секунд.
Как я помню, пепел быстро исчез с земли. Я забыл, смыл ли его дождь или это произошло каким-то иным образом.
Освобождение устья завершилось успешно для тех, кто особо не пекся о красоте Лагуны. Через несколько дней она умерла, осталось лишь узкое русло, по которому вода медленно вытекала на запад среди темно-коричневых илистых осушек совсем неподалеку от берега, потом поворачивала на юг немного вдали к западу от Брейдабольсстадюра, а после этого на юго-запад к протоку. С приливом вода широко разливалась, покрывая ил.
Так выглядела Лагуна на протяжении всего лета. Это уже был не тот красивый водоем, что ранее, но в нем сетями ловилась в большом количестве форель. Мы с парнями постоянно ставили там плавные сети[71] и без всякого затруднения переходили русло вброд. Это было прекрасное время для массового убийства, и убивать казалось весело. А потом это уже стало не в радость.
17
Мне всегда было крайне интересно выходить на пляж. Там все выглядело не так, как дома. Пляж будто только что появился на белый свет. Там царило великолепие, которое шло из глубины и практически парализовывало тебя, заманивая в какую-то первозданную даль. Оттуда открывалась более широкая панорама, чем с наших хуторов. Было видно дальше на восток и на запад, а гора выглядела совсем иначе. И когда ты смотрел в сторону родного луга, освещенного вечерним летним солнцем, то совершенно искренне спрашивал самого себя: «На каком уровне бытия я нахожусь?» А по другую сторону взморья находился мировой океан.
На пляже можно было увидеть множество птиц. На пляже Рейниведлира на поросших травой холмиках откладывали яйца гаги и изредка – чайки и короткохвостые поморники. Пляж Брейдабольс-стадюра был ровнее, там гнездилось лишь небольшое количество поморников. Я не любил этих птиц. Короткохвостые поморники предвещали дождь, а еще пытались ударить меня или поцарапать, когда я к ним приближался. Я никогда не мог неотрывно долго смотреть на них – мне начинало казаться, что в этих пернатых есть что-то враждебно-загадочное. Я был убежден, что короткохвостые поморники – злые существа.
Но большие поморники были еще ужаснее: крупнее своих короткохвостых собратьев и похожие скорее на летающих дьяволов, чем на обычных птиц. Один раз большой поморник укусил или расцарапал палец моему дяде по отцу, Тоураринну, у которого после этого пошла кровь. Когда я думал о больших поморниках, я всегда представлял себе эту кровоточащую рану.
Но мне нравились гаги. Они были добрыми, благородными, вежливыми и трогательно беспомощными. Гаги никогда не отвечали злом на зло. Я жалел их, когда люди крали у них яйца, – ведь это было все, что имелось у этих птиц.
На пляже было много чаек. Они летали высоко в воздухе, приговаривая: «Га-га-га-га, га-га-га-га». Что мне следовало о них думать? Добры ли они? Чайки никогда не нападали на людей, как это делали и короткохвостые, и большие поморники. Но я сомневаюсь, что у них добрый характер – думаю, они просто хитрее и понимают, что нападать на людей бессмысленно. Ведь люди рано или поздно сделают то, что им хочется сделать. Поэтому чайкам будет благоразумнее отыграться на ягнятах. Чайки часто кружили над склонами холмов рядом с хуторами, где новорожденные ягнята находились с матерями, и порой случалось, что чайки убивали и съедали ягнят, а хорошим птицам делать это не полагается.
71
Подвижные рыболовные сети, плывущие в воде в вертикальном положении; удерживаются на определенной глубине с помощью поплавков.