Утес Гердис-Таунги был произведением искусства, казавшимся на первый взгляд неприятным. Он был похож на переднюю часть черепа человека, неулыбчивого и мрачного. Этот незнакомец, выступая из скал, возвышался над Герди.
На самой вершине на фоне небесной синевы красиво смотрелся гребень горы. Когда над ним проносились тучи, то казалось, что он быстро бежал. А если ты его долго рассматривал, вся гора будто начинала быстро двигаться. Вот таким непостоянным является и весь наш мир.
Гребень горы повсюду имел неровности, столбы и пики. Пик Гердис-Тиндюр находился выше Гердис-Таунги, а я, научившись находить Полярную звезду, обнаружил, что он немного отклоняется на восток от оси юг – север, если ее проложить из Хали. На передней стороне пика виднелся высокий длинный обрыв – будто собрание картин, выгравированных в камне. Художники называют их барельефами. Однако они ничуть не ниже других рисунков[81]. В Сюдюрсвейте их называли «резными картинами». Я любил сидеть у северной стороны хуторской ограды, погрузившись в глубокие размышления на их счет.
К востоку от Гердис-Тиндюра на большой высоте находилась длинная впадина Сльеттиботн. Там пышно росла трава, а на дне торчали обломки скалы. Я часто видел гуляющих там овец, которые то щипали траву, то лежали и отдыхали. В первом случае можно было видеть по их движениям, насколько они довольны пищей: если овцы много перемещались, то трава была не очень вкусной или даже совсем не вкусной, а если же они долго щипали ее на одном и том же месте, то трава наверняка была вкусной или даже очень вкусной. Вот так по поведению овец можно было выведать информацию о траве в Сльеттиботне. Это было похоже на то, как ученые несколькими десятилетиями позже начали исследование космоса при помощи дистанционно управляемых ракет. Овцы в Сльеттиботне были аналогичны таким ракетам. Может быть, подобные исследования впервые были начаты в Сюдюрсвейте?
Я с удивлением смотрел на овец, находившихся на такой высоте, и задумывался: кто их владельцы? Наверное, эти люди удивляются, когда видят с хуторов свой скот на такой высоте. Кто знает, может, овцы видят меня, стоящего тут, на холмике у хлева? Наверное, они также по утрам наблюдают за дымом с Квискера в безветренную погоду? Наверное, их поражает, насколько широко море. От островов Хродлёйхсэйяр до горизонта намного дальше, чем от берега до островов. О чем сейчас думают эти животные? К тем, кто находятся вдали, всегда приходят замечательные мысли. А приблизишься к ним – ничего примечательного там и нет. Вероятно, овцы думают: «Меня, наверное, забьют этой осенью?» Ничтожества!
Летом в солнечную погоду и жару я очень завидовал этим созданиям. Особенно когда нужно было идти заносить в дом кизяк или убирать сено, если его было много на земле. Тогда я изо всех сил молил Бога превратить меня в овцу, гуляющую по Сльеттиботну. Но я хотел бы успеть вернуться к человеческому облику до того, как настанет время забоя овец. Однако Бог никогда не внимал моим мольбам ни в этом случае, ни в других, и поэтому наш союз был расторгнут еще в начале моей жизни. На самом деле я никогда особо не верил в Него, но притворялся верующим, когда подобострастно просил в молитвах о чем-нибудь. Однако я не имел управы над чувствами, и поэтому мои молитвы были обманом Господа. И, как я думаю, в Сюдюрсвейте люди точно так же пытались Его обмануть. Я это видел по их лицам. У меня было подозрение, что обмануть Бога пытался и мой отец. Он был немного философом. Подозревал я в этом и мать. Ее больше интересовали романы, она лучше умела читать вслух, чем кто-либо другой, чье чтение я когда-нибудь слышал. Но отцу не нравились выдумки, так как сам он был крайне правдив и каждое данное им слово было так же непреложно, как буква, записанная на бумаге. Я полагал, что Бога никогда не обманывали Оддни с Герди и, возможно, также мой дед Стейдн. Дед Бенедихт был веселым и жизнерадостным человеком, и было трудно определить, насколько серьезно он воспринимал Бога. Думаю, что бабушка Гвюдни, страдавшая сильным артритом, относилась к Господу с бóльшим почтением. Я считал, что ни у кого в мире нет настолько интересной жизни, как у овец на вершине горы под солнцем и с изобилием травы.
Мне казалось неправильным, что с Хали не было связано никаких названий местности. От Брейдабольсстадюра были образованы следующие названия: хутор Брейдабольсстадюра, лагуна Брейдабольсстадюра, пляж Брейдабольсстадарфьяра. К Герди относились осыпь Гердис-Скрида, лощина Гердис-Кваммюр, утес Гердис-Таунги, пик Гердис-Тиндюр. А почему не было подобных топонимов, образованных от Хали? Почему никакое место не могло быть названным по нашему хутору? Ведь в Хали такой же крупный участок земли, как и в Герди. И с Хали открывается более широкая панорама. На нашем хуторе есть роскошные парные дома, а в Герди – всего лишь амбар и невзрачный жилой домишко. И дорожка в Хали красивее, чем в Герди. В Хали есть уборная, а в Герди – нет. Так почему же нет мест, именуемых по Хали? Это, должно быть, про́клятое имя. Все хотят произносить его как можно реже. Впрочем, Герди – тоже не самое величественное название. Когда его произносят, я вижу человека, раздавливающего пальцами гриб-дождевик. Почему Эйдню-Кваммюр (Лощина Судьбы), находящаяся выше Хали, не называется Хала-Кваммюр (Лощина Хали) подобно тому, как лощина у Герди называется Гердис-Кваммюр (Лощина Герди)? Здесь какая-то несправедливость. И нет никакой логики.