У детей, на холме к востоку от Хали началась своя олимпиада – по игре в акулу и корабли[82]. Весело играть на лугах летом и осенью, когда сено уже убрано – в такое время они выглядят как никогда красиво. И их великолепие ни с чем не сравнится. Я часто ломал голову над тем, чтó мне делать на лугу, чтобы лучше всего прочувствовать его красоту. Мы с детьми периодически делали краткие передышки в олимпийских играх, чтобы посмотреть на скалолазов. Вот они дошли до полянки Гвёндар-Торва и теперь идут наискосок по склону вверх и на восток. После этого мы продолжили играть.
Моя мать пришла на восточный двор и принялась следить за нашей игрой. Потом она крикнула нам:
– Вы смóтрите на них, ребята?
– Они идут на восток от уступов Гапараукир. А сейчас уходят в ущелье Роутаргиль.
Мать осталась смотреть, слегка опираясь на выставленную вперед ногу. Походы на скалы опасны. У загона Гирдинг в такой же позе, как и мать, стояла Гвюдлейв с Герди. Походы на скалы и в Герди считались опасными. Но не видно никого, кто бы наблюдал за скалолазами с хутора Брейдабольсстадюр. Хотя нет, вот пошла Тоурей на север от западной половины спаренного дома и начинает смотреть вверх.
– Я не вижу, чтобы они выходили из Роутаргиля, – сказала мать.
– Они еще в нем, – отвечали мы.
Гвюдлейв закрыла глаза руками.
– Уже прошло много времени, как они туда спустились. Дай-то боже, чтобы с ними ничего не случилось, – добавила мать.
Мы ничего не сказали, но я подумал: возможно, кто-то из мужчин упал со скалы и лежит в ущелье без сознания, а его спутники, склонившись над ним, стараются ему помочь. На этой мысли я перестал играть, другие дети сделали то же самое, и мы все пошли смотреть.
– Смотрите! Они все выходят из ущелья и идут на восток к гряде скал.
– Я не вижу их, – сказала мать. – А, вот теперь увидела. Да-а, высоковато они забрались.
Скалолазы приближались к западне. Мы с ребятами побежали что есть мочи вниз по лугу Гердисстекка-Тун к северу от лужайки Фаграфлёт и Герди так, чтобы Гвюдлейв не могла нас позвать, потом на восток от склонов Тейгарбакки и Хамарсбакки, находившихся практически напротив западни. Там мы и остановились – оттуда скалолазов было видно лучше всего.
Мы все повернулись к горе и стали напряженно всматриваться вверх. Скалолазы стояли на гребне достаточно высоко над западней. Наверняка они готовятся к спуску на веревках. За нами находились плоские скалы – склон к Лагуне. Когда моя мать была подростком, в них жил скрытый народ – и, вероятно, живет до сих пор. Раньше в том месте собирали торф, из-за чего скалы стали более заметными и возросла опасность увидеть скрытых людей. Мы вели себя тихо, хотя дело было средь бела дня, но вежливость никто не отменял.
Один скалолаз начал спускаться вниз по веревке, медленно двигаясь по отвесной стене, и вот он приземлился на уступ в скале. Спускаться дальше было некуда. Не слишком-то с большой высоты он и опустился: не спуск, а детский лепет!
После этого мы услышали, как его позвали сверху со скалы, но слов не могли разобрать – до нас доносился лишь бессвязный выкрик, прозвучавший долгим эхом, отражающимся от всех скал. Это было так романтично. Скалолаз наверняка сказал своим спутникам тянуть веревку вверх. Ему вторила собака – один, два, три, четыре раза пролаяла в ответ. Пес знает, как себя вести. А скалы отвечают ему гораздо более длительным лаем. И это звучало еще более романтично. Овцы отбежали к нижнему краю западни. Примечательно, что кому-то люди и собаки могут показаться более солидными, если смотреть на них, когда они находятся на скалах, а не внизу на земле.
Далее по веревке на уступ спустился еще один скалолаз и приземлился рядом с первым. Мы продолжали смотреть, не отрываясь. Послышался крик и собачий лай, за которыми последовало горное эхо, звучащее необычно из-за отражения от бесчисленных скал. Было полное безветрие, пасмурно, но облака стояли высоко. Лагуна за нами блестела как зеркало тетушки Эйдбьёрг. В такую погоду эхо всегда разносится очень далеко.