Раздался резкий, острый щелчок шамберьера, потом мягкий топот бегущего тигра.
— Пускай рабочие моют сперва переходные клетки, — сказал укротитель. — И скажи, чтобы насухо вытирали, сгниют скоро доски.
— У Байкалихи крайняя доска уже подломилась… А тигренок-то боится! И уши прижал, и есть не может…
— Привыкнет…
Бандит медленно привстал и взглянул через выпиленное в двери каморки треугольное отверстие. Все было привычным и совсем обыкновенным. Разве только чуть больше шума — в цирк привезли для детских представлений маленького тигренка.
Бандит был огромный и мрачный псина с тяжелой грудью, непропорционально узким задом и лобастой, густо заросшей длинным волосом головой. От головы к заду количество волос убывало, и хвост был почти совсем гол. Наверное, поэтому Бандит часто паршивел, и тогда его мазали синькой. Он привык к ней и не лизал ее, так и ходил в ярких синих пятнах. А длинная шерсть ниже пасти была грязно-красного цвета, слипшаяся от крови, потому что Бандит ел сырое мясо. На левом боку от плеча до брюха тянулся неровный шрам — след удара тигриной лапы. После этого удара бок у Бандита болел, и он спал возле паровой батареи, прижимаясь к ней. А когда пробегал мимо тигриных клеток слева направо, то держался от клеток чуть дальше.
Он лежал в своей конуре позади вольера, смотрел в треугольное отверстие на маленького тигренка и чувствовал приближение чего-то совершенно необычно-тихого, обволакивающего. Это необычное и неизвестное входило в Бандита через сердце. Сердце болело, и он чувствовал его удары в каждой подушечке на лапах.
Клетку с тигренком поставили в вольере высоко над полом, на оцинкованном ящике. Тигренок лежал на самой середине клетки, прижав передними лапами кусок мяса, и рычал, и молотил хвостом. Малыша только что привезли из уголка Дурова, он первый раз видел взрослых тигров и страшно испугался их. Взрослые ходили вокруг, часто поднимались на задние лапы, пытаясь достать мясо, но прутья клетки были частые и лапы взрослых тигров не пролезали сквозь них. Однако тигренок не мог понять, что он в безопасности. Малыш взвизгивал, жмурился и быстро-быстро вилял самым кончиком хвоста.
Мельтешня в вольере раздражала Бандита, он привык, что в эти вечерние часы уже наступала тишина и его выпускали из каморки. Бандит со стоном зевнул, его клыки глухо лязгнули после зевка. В ответ на этот лязг возле отверстия возникла тигриная пасть, душное дыхание Каира окутало пса. Каир повернулся к двери каморки задом и помочился, стараясь попасть в отверстие.
— Старый разбойник! — сказал укротитель и ударил тигра веником по морде.
А Бандит равнодушно чихнул, он давно уже привык к таким проделкам зверей — им не оставалось ничего другого, чтобы свести с ним счеты. Уже десять лет он жил в цирке. Когда-то с ним занималась известная дрессировщица. Она промучилась больше двух лет, но не смогла изменить характер Бандита — вздорный и угрюмый. Пес быстро осваивал любые трюки и хорошо запоминал их. Иногда на репетициях он даже оживлялся и, казалось, начинал работать с удовольствием, но на манеже что-то случалось с ним, он замыкался, тускнел, ложился под барьер и вжимал голову в опилки.
С детства Бандит не любил, когда на него смотрели, когда он оказывался весь на свету, среди большого, открытого пространства. Это был ночной пес. Бодрствуя в настороженной тишине, среди полного мрака или в тусклом свете дежурной лампочки, он чувствовал себя свободно и хорошо. Ночами он делался как-то эластичнее, естественность повадки скрашивала его некрасивость. Пожалуй, он становился даже изящным, когда бесшумно шел вдоль ряда тигриных клеток, отвернув морду в сторону, шел легким, скользящим шагом, чувствуя каждое движение зверей, выражение их глаз, настроение.
Он родился в отрогах Хингана на Амуре. Его отец и мать рыскали по тайге и переплывали реки. Отец погиб в схватке с медведем, а мать задрал тигр. Его первые хозяева отлавливали зверей для цирков и зоосадов. И запах тигров он помнил с тех пор, как помнил себя.
Бандит никогда не издевался над тиграми, не давал им понять, что он свободен, а они нет; что он стережет их, что он принадлежит к тем, кто командует ими. Но тигры не любили его, хотя тоже привыкли к его всегдашнему присутствию. Они не любили, когда среди ночи он появлялся перед клеткой и тихо ложился вблизи. Сквозь густые брови не были видны его глаза. Каждый из зверей знал, что Бандит лежит на расстоянии в коготь больше того, на которое можно высунуть лапу сквозь прутья клетки…
Шум в вольере нарастал. Взрослые звери потеряли всякую солидность, пытаясь достать еду тигренка. А малыш так разволновался, что мясо не лезло ему в глотку, он уже устал рычать, урчать и прижимать уши. Кончик хвоста тигренка вылез за прутья клетки. Байкалиха сразу же куснула этот кончик. Тигренок с чрезвычайной скоростью замолотил хвостом, но на хвосте не было глаз, а обернуться малыш боялся. Тринадцать здоровенных зверюг столпились возле клетки тигренка, стараясь укусить маленький хвост. Им стало тесно, и они, конечно, передрались. Прибежал ассистент, раздались удары бича; тигров загнали по клеткам, а маленький зверенок победно рычал им вслед, стоя в скульптурной позе, придавив лапой расплющенное мясо.