- Невеселая, - сказал Дронго. - Это тот самый агент, который находится в России. Кажется, вы назвали именно его.
- Да, - кивнул Осипов, - он сейчас в Москве.
- С ним можно поговорить?
- Конечно. В идеале было бы лучше, если бы вы поговорили с каждым из них. Нам важно выяснить, кто мог выйти на Барлаха и у кого сейчас находятся копии документов.
- Я не совсем понимаю. Группа Хеелиха готовила документы к уничтожению. Если на них напали, когда они были в пути, то все документы должны были похитить нападавшие.
- Нет. Дело в том, что на них напали, когда они возвращались после встречи с нашим представителем. У них с собой документов уже не было. Но нападавшие не могли этого знать. Отсюда мы и сделали вывод, что это Нигбур. Только он не знал, что документы уже были сданы нашему представителю. Он и Вайс остались в здании "Штази", пока остальные перевозили документы. Мы изменили наш план в самом конце на случай, если среди сотрудников Хеелиха окажется предатель. И он действительно был среди них. Но документы они уже передали. Это точно.
- Тогда мне непонятно, почему вы подозреваете одного из этих людей?
- Документы, которые они перевозили, были сверх секретными. О них практически никто из посторонних знать не мог. Вы ведь понимаете, что в разведке ни при каких обстоятельствах нельзя составлять списки самых ценных агентов. Любой, кто заикнется о подобном списке, будет объявлен либо сумасшедшим, либо предателем. Ни в одной разведке мира такого не допустят. Ни в одной, если только заранее не известно, что через несколько дней и ваша разведка, и ваша страна просто исчезнут. Только в этом уникальном случае могут быть заготовлены подобные списки, чтобы уничтожить подлинники всех документов и не дать возможности противной стороне узнать настоящие имена агентов.
- Я, кажется, начинаю разбираться в ситуации, - пробормотал Дронго. Вы, очевидно, считаете, что у меня может получиться то, что не получилось у ваших аналитиков. Вам не кажется, что вы несколько переоцениваете мои возможности?
- В таком случае вы ничего не найдете, - раздраженно сказал Осипов, - и мы будем считать, что вам не удалось вычислить этого человека. Я думаю, вы понимаете, что параллельно с вами будут работать и наши эксперты.
- Не сомневаюсь, - кивнул Дронго, - но, зная некоторые методы спецслужб, я никогда не поверю, что это единственный вариант разрешения ситуации. В случае, если информатора вычислить не удастся, вы, очевидно, рискнете пойти на нарушение ваших договоренностей с немцами. Верно?
Георгий Самойлович поднялся с кресла, подошел к столу, налил в стакан минеральной воды и залпом выпил. Потом сухо осведомился:
- Что вам еще нужно для выполнения вашей задачи?
- Спасибо, - поднялся Дронго. - Кажется, я получил ответ на предыдущий вопрос. Когда я могу ознакомиться с досье? Надеюсь, они теперь не секретные?
- Конечно, нет. Немедленно. Мой водитель отвезет вас. Я попрошу показать вам все материалы, которые имеют отношение к этому делу. Все документы восьмидесятых и относятся к спецслужбе страны, которой уже десять лет не существует. Можете ознакомиться с ними.
- Завтра утром я хотел бы встретиться с Шилковским. Хотя завтра воскресенье, но мне нужно срочно с ним переговорить. Это возможно?
- Безусловно. Мы с ним много раз беседовали, и вы сможете прочитать протоколы допросов, если захотите. Еще что-нибудь?
- На понедельник мне нужен билет в Тель-Авив.
- Разумеется. Что-нибудь еще?
- Последний вопрос. Зачем вы меня позвали? Вы верите в успех или таким образом хотели использовать последний шанс, перед тем как принять решение о ликвидации всех оставшихся в живых агентов группы Хеелиха?
- Вы же прекрасно знаете, что я не отвечу на этот вопрос. Что бы вы хотели услышать? Какой ответ?
- Ничего, - ответил Дронго. - Вы уже ответили на все мои вопросы.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Прошлое.
Восточный Берлин.
8 ноября 1989 года
Он с трудом продвигался по городу. В центре толпились люди - в ГДР уже вторую неделю шли митинги протеста. Несколько дней назад на Александр-плац вышло почти полмиллиона человек. Многие из них несли портреты Горбачева и лозунги на русском языке. Он хорошо понимал русский язык и видел повсюду эти ненавистные ему слова - "гласность" и "перестройка". Он резко нажал на тормоз, нервно просигналил. Трое подвыпивших молодых людей чуть не попали под его машину. У него была советская "волга", и люди обходили машину стороной, весело улыбаясь.
Поставив автомобиль, он огляделся. Здесь было тихо, спокойно. Он успел заметить, как зашевелилась занавеска в окне дома напротив. Квартира, где они должны были встретиться, находилась под плотным контролем советского КГБ, который чувствовал себя особенно вольготно на территории Восточной Германии. Он знал об этом. Усмехнулся, затем набрал известный ему код и вошел в подъезд. Автоматически включился свет. Он знал, что сейчас за ним следят камеры, уже зафиксировавшие его появление. Он поднялся по лестнице на второй этаж, позвонил. Подумал, интересно, будут ли следить за ним и на этом этаже. Ему было чуть больше сорока лет. Коротко постриженный, с резкими, будто вырубленными, чертами лица, внимательными серыми глазами. Он терпеливо ждал, когда ему наконец откроют.
Дверь мягко отворилась. Неизвестный мужчина, внимательно взглянув на него, посторонился и пропустил в квартиру. Он поздоровался по-немецки, а гость ответил по-русски. В просторной квартире была оборудована одна из конспиративных квартир советской внешней разведки, которых было так много в Восточном Берлине. В одной из комнат за столом сидел человек невысокого роста лет пятидесяти. У него была характерная запоминающаяся внешность: большой лысый череп, выпуклый лоб, тонкие губы, немного раскосые глаза. Перед ним на столе лежала папка. Увидев вошедшего, он поднялся и поздоровался, не протянув руки. Затем сел первым, жестом пригласив сесть.