Закончить колдовство мне не дали — в руку ударила короткая стрела, пробивая насквозь ладонь.
— Идиот! — воскликнул Винати, в два прыжка приближаясь с занесенной над головой саблей.
Завязался ожесточенный бой. Конечно, место было выбрано удачно, но слишком узкое, чтобы полноценно реализовать численное превосходство. Больше четырех человек одновременно атаковать нас не могло — просто негде было развернуться после обвала — так что мы с Витати встали плечом к плечу, как на тренировке, и держали оборону.
Гатис погиб. Гатис так и не рассказал, что мы сделали, и сейчас Тати справедливо считал, что мы бросили клан на произвол судьбы. Я бросил, трусливо сбежав с поля боя.
Осознание чудовищности этой ошибки, бессмысленности происходящего боя, того, что мне приходится убивать умелых воинов только потому, что Тати оказался слишком высокомерен, чтобы меня выслушать и принять мой план…
Надо как-то от них оторваться, отрезать… Я видел, что Витати не хотела их убивать, щадила. А значит, она ждет того же и от меня.
Рука болела просто ужасно, а пальцы почти не гнулись. Но ответом на мой вопрос была магия.
Винефики были столь сильны, потому что связывали печатных магов рукопашным боем. Ты не можешь собрать хоть сколько-нибудь внушительное заклинание, когда тебя каждую секунду пытаются зарубить саблей. Не можешь, если ты не ученик Трибунального Истигатора и фиолетового архимага Круга.
— Отвлеки их! — коротко шепнул я Витати, стоящей рядом.
А сам поднял перед собой щиты, закрываясь от шальной стрелы, и отбежал к тропе, за скалы, будто бы струсил.
Мне надо буквально пять секунд, пять секунд покоя и концентрации, чтобы собрать печать Рад-Эонх-Эонх…
Когда я выскочил из-за укрытия, держа перед собой шестифутовую голубую печать, что должна была парализовать весь отряд преследователей, то увидел, как на Витати наседают сразу четверо, в том числе и Вирати.
Бойцов спасало только то, что вся четверка пыталась не зарубить винефика, а взять ее живой, Витати же придерживалась той же идеи и не рубила насмерть, стараясь наносить глубокие, но не смертельные порезы.
Я врубился в бок одного из воинов, ударив его саблей по ноге, а после — замкнул контур печати, высвобождая парализующее заклинание. Мгновение — и все бойцы замерли, в злобе и ужасе вращая глазами. Единственное, что им осталось — редкое дыхание да глубокий, грудной рык. На движение же они были больше не способны.
Тяжело выдохнув и убедившись, что Витати цела, я собрал еще несколько печатей Эонх, влив в них достаточно силы, чтобы весь отряд простоял на месте не менее пяти часов.
— А теперь послушайте сюда, — начал я, встав перед замершими истуканами. — Гатис знал, что мы уйдем. А еще он знал, что мы откроем перед этим порталы, которые помогут клану Тати победить.
Витати бросила на меня недовольный взгляд — я немного переврал договоренности с помощником ее отца, но если альрафи мертв, то никто об этом никогда не узнает.
— Все это мы сделали в обход воли Великого Шаза, который просто хотел бросить меня грудью на строй гохринвийцев, принеся в жертву, — продолжил я, проходя между замерших фигур и опуская пальцами им веки.
Некоторые бойцы, погрузившись в беспомощную тьму, от накатившего на них ужаса едва не завыли, но я не обращал на это внимания.
— Но альрафи был мудрым человеком и опытным военачальником. Он принял мой план, и вы победили, раз уж Тати отправил за нами погоню. Но если последуете за нами дальше — найдете только смерть, — закончил я, демонстративно ударив саблей по камням, чтобы железный звон разлетелся во все стороны, отражаясь от скал и камней.
Уже выдвигаясь на тропу, мы прихватили кое-какие припасы, что были при себе у воинов — их личные вещи лежали в паре сотен шагов от места сражения, а коней они оставили, видимо, еще раньше. Также я подлатал целебными печатями несколько порезов, а напоследок обновил парализующий контур под ногами отряда.
Уже когда мы отошли от места схватки достаточно, чтобы нас не услышали, Витати спросила:
— Зачем ты закрыл им глаза? Это выглядело жутковато.
Я только криво улыбнулся и посмотрел на свою боевую подругу, жену и наставницу в одном лице:
— Жутковато ослепнуть от того, что у тебя высохли глаза. Я не знаю, сколько продержится заклинание, но точно заметил, что они не могли моргать. Поэтому и опустил им веки, — ответил я, с наслаждением наблюдая, как меняется лицо Витати.
От удивления брови винефика взмыли вверх, а сама она подавила нервный смешок. Не сдержался и я. Впервые после бегства с поля боя мы оба рассмеялись, а на душе стало легче и теплее. Эта маленькая победа будто бы говорила нам — все будет хорошо.