— Ну, а вдруг, — отвечает он. После чего протягивает руку: — Я Давид.
— Павел.
— Я знаю.
— Откуда? — спрашивает Павел и тут же понимает, что задал очень глупый вопрос.
Ведь в приложении вызова такси высвечивается имя водителя.
— Да-да, — говорит мужчина… то есть Давид, будто прочтя его мысли. — Именно из приложения. В кои-то веки не Мустафа, не Абдула, не Вагиф и даже не Армен. Хотя внешне вполне бы сошли за всех, кроме последнего, — и, перехватив его взгляд, тут же добавляет: — Ничего не имею против кого-либо из вышеперечисленных товарищей, просто давненько за мной не приезжал Павел, — быстрым движением руки он убирает телефон в карман. — Вы где живёте-то, Паша?
— В Мурине, — отвечает Павел — отчего-то невероятно обрадованный тем, что он назвал его «Паша».
— К ночи доедем по таким-то пробкам, — кивает Давид. И тут же добавляет: — Давай на «ты» уже? Ну просто, если ты решился взять моего котёнка, — так это считай что родственник.
Конечно, Павел соглашается.
— Закажи себе уже пиво нормальное, задрал своим чаем.
Характер Давида Павел уже неплохо изучил. С пониманием других людей у него, Павла, тяжело — всегда было тяжело, ещё с детства — но есть те, кого он изо всех сил пытается понимать. И иногда у него это даже получается.
Давида он пытается понимать.
И оттого знает: несмотря на внешнюю грубость и нарочитую, порой даже показушную брутальность, если Давид говорит ему, своему другу, что он задрал, да ещё и чаем, это значит, что у него что-то случилось.
— Хорошо, я возьму пиво, — быстро проговаривает он. Пива ему не хочется, но чёрт бы с ним, пускай будет пиво.
Раздражать Давида в данный момент ему хочется ещё меньше.
— Вот нефиг мне делать одолжение.
Павел качает головой:
— Сам же сказал.
— Я не сказал тебе, чтобы ты пил. Я сказал, что ты задрал, — он откладывает в сторону барную карту. — Тут есть шоколадный стаут, тебе понравится.
— Он сладкий? — интересуется Павел, и Давид тут же начинает смеяться.
— Нет, девочка, — отвечает он. — Если тебе хочется послаще, остаётся только «Дюшес».
Павел тоже смеётся:
— Да иди ты.
Он любезно отказывается от «Дюшеса» и соглашается на стаут. Тот оказывается довольно горьким и не настолько шоколадным, как бы хотелось, но это уже неважно.
Сойдёт.
— У тебя что-то случилось? — аккуратно интересуется он наконец. Давид на это тут же пожимает плечами.
— Для того чтобы захотелось выпить с другом пива в пятницу вечером, непременно должно что-то случиться? — произносит он вслух.
Это звучит колюче. Всё, что он успел сказать за эти несколько минут (кроме, пожалуй, «девочки»), прозвучало колюче, и теперь Павел уже не сомневается в верности своего вывода.
Он молчит. Молчит, чтобы не раздражать сильнее. Какое-то время тишина между ними становится пугающей и тягучей.
Она напоминает резину.
Кажется, она даже пахнет ею.
— Паш, мне кажется, у меня едет крыша, — говорит наконец Давид.
— В… в каком смысле? — переспрашивает Павел, стараясь не подавать виду, что эта фраза его напугала.
А она напугала.
— В прямом, — отвечает Давид. — Помнишь, я рассказывал тебе про глюки в детстве?
Конечно, Павел помнит. Такое трудно забыть. Давид говорил ему, что после смерти матери, у него начались тяжёлые психозы. У него были кошмарные сны, а несколько раз даже случались галлюцинации, в которых он слышал её голос.
Во время одного из подобных припадков Давид даже будто бы видел её фигуру, стоящую в дверях, но до сих пор сам не уверен, была ли это действительно галлюцинация или же плод его слишком буйного воображения.
Как бы там ни было, галлюцинации с голосом у него действительно были. Дедушка Давида, известный психиатр, вроде бы даже возил его на консультацию к другому известному психиатру. Тот сказал, что подобное может быть результатом очень сильного стресса, который ребёнок испытал из-за смерти матери.
Тем более — трагической смерти.
Мать Давида покончила с собой, бросившись под поезд на станции метро. Давид даже говорил, на какой именно, но к своему огромному стыду Павел не помнит её название.
Говорить о родителях Давид не любит, это Павел тоже заметил, потому что старался понимать. За всё время, что они дружат, Павел успел узнать лишь то, что мать Давида давно умерла, а отец — нотариус по профессии, зовут его Самуил Соломонович, и, несмотря на преклонный возраст, он всё ещё работает, даже не думая выходить на пенсию.
Евреи всегда работают, пока их не вынесут вперёд ногами. Так Давид сказал.
Павел догадывался, что с отцом Давид не слишком близок, но никогда не спрашивал его об этом.