— Как она? — спросил я.
— Весела, как ягненок весной, сэр… с той поры как вы известили ее о том, что приедете. Ну, а до того считала, что подхватила эту самую хворь. Шоумс уже гневался, глядя на то, как она потеет — а она по-настоящему потела! — решив, что нас закроют на карантин. И тут приходит ваша записка, и через какой-то час ей уже стало лучше. Я бы назвал это чудом — если бы нынешняя церковь разрешала чудеса.
Я вошел внутрь. Даже в этот жаркий летний день в Бедламе было сыро. Налево за полуоткрытой дверью находилась гостиная, в которой за исцарапанным столом играли в кости несколько пациентов. В углу, на табуретке, тихо плакала женщина средних лет, крепко сжавшая пальцами деревянную куколку. Прочие пациенты не обращали на нее внимания: здесь быстро привыкаешь к подобным вещам. Справа начинался длинный каменный коридор, в который выходили палаты пациентов. Кто-то стучал в одну из дверей изнутри.
— Выпустите меня! — повторял мужской голос.
— А смотритель Шоумс у себя? — негромко спросил я у Хоба.
— Нет. Он отправился к попечителю Метвису.
— Мне хотелось бы переговорить с ним после того, как я повидаюсь с Эллен. Я не могу задержаться здесь больше чем на полчаса. Мне назначено другое свидание, которого я не могу пропустить. — Опустив руку на пояс, я звякнул кошельком, многозначительно глянув на Гибонса. Во время своих посещений я всегда давал ему кое-какую мелочишку, чтобы Эллен получала пристойную еду и постель.
— Хорошо, я буду в кабинете, — ответил привратник. — А она сейчас у себя в комнате.
Можно было не спрашивать у него, отперта ли ее дверь. В отношении этой пациентки можно было с уверенностью сказать одно: бежать отсюда она совершенно не намеревалась.
Пройдя по коридору, я постучал в ее дверь. Строго говоря, мне не подобало посещать одинокую женщину без свидетелей, однако в Бедламе обыкновенные правила хорошего тона считались избыточными. Эллен пригласила меня войти. Она сидела на соломенном тюфяке в чистом голубом платье с большим вырезом, сложив на коленях изящные руки. Узкое, орлиное лицо ее казалось спокойным, но темно-синие круглые глаза переполняли эмоции. Она вымыла свои длинные каштановые волосы, но их концы уже начинали сечься. Подобные подробности обыкновенно не замечаешь, если не испытываешь влечения к женщине. В этом и заключалась проблема.
Феттиплейс улыбнулась, блеснув крупными белыми зубами:
— Мэтью! Ты получил мою записку. Я была так больна!..
— Теперь тебе лучше? — спросил я. — Гибонс сказал, что у тебя была сильная лихорадка.
— Да. Я боялась лихорадки. — Женщина нервно улыбнулась. — Боялась.
Я сел на табурет в другой стороне комнаты.
— Мне так хочется услышать свежие новости, — проговорила моя собеседница. — Прошло больше двух недель с тех пор, когда я в последний раз видела тебя.
— Не больше двух недель, Эллен, — негромко поправил ее я.
— Что слышно о войне? Нам ничего не рассказывают, чтобы не расстроить нас. Но старине Бену Тадболлу позволили выйти, и он видел, как мимо проходил огромный отряд солдат…
— Говорят, что французы посылают флот, чтобы вторгнуться к нам. И что герцог Сомерсет повел войско к шотландской границе. Но все это только слухи. Никто не может сказать ничего определенного. Барак считает, что слухи распускают придворные короля.
— Но это отнюдь не значит, что они могут оказаться ошибочными.
— Нет.
«Какой острый и быстрый ум, — подумалось мне, — как непосредственно она интересуется миром. И, тем не менее, застряла здесь…» Посмотрев в сторону выходившего во двор зарешеченного окна, я вслушался в доносившиеся из коридора звуки: кто-то барабанил в дверь и просил выпустить его.
— Кто-то новый. Очередной бедолага, считающий, что находится в здравом уме, — предположила пациентка.
Атмосфера в ее комнате показалась мне затхлой. Я посмотрел на покрывавший пол слой тростника:
— Его нужно переменить. Хоб присмотрит за этим.
Посмотрев вниз, мисс Феттиплейс торопливо почесала запястье:
— Да, наверное. Я подумала, что это блохи. Я тоже подхватываю их.
— Почему бы тогда нам не постоять в дверях? — неспешно предложил я. — Посмотри-ка в передний двор! Солнышко светит…
Но моя приятельница покачала головой и обхватила себя руками, словно защищаясь от беды: