Чуть позже подали экипаж для княгини. Это была просторная повозка на высоких осях, с лестницей. В дверцы были вставлены маленькие слюдяные оконца. Витя не мог удержаться от любопытства и заглянул внутрь повозки. Убрана она оказалась очень богато: обита пурпурным бархатом и закрыта по бокам шелковыми занавесками. Сверху карета была обита золотом, на дверцах выбиты гербы белозерского рода, колеса окованы серебром, а весь пол внутри выстелен соболями. В упряжи стояли две белоснежные лошади, украшенные бело-голубыми плюмажами с серебром и голубыми попонами из бархата с серебряной бахромой и кистями по углам. Узды были обвешаны лисьими и волчьими хвостами, а также множеством цепочек, колокольчиков и шариков в виде львиных головок. Вскоре подошел кучер и, помахивая арапником из заячьей кожи с костяным набалдашником, стал осматривать свое хозяйство.
Витя обратил внимание, что в основном лошади у свиты были узкобрюхие, с тяжелой головой и короткой шеей. Княжеские же кони отличались особой статью, присущей арабским и персидским скакунам, отлично выезженным гишпанцами, конюхами венского правителя.
Вместе с конюхами князь Белозерский привез из Вены еще более ценный подарок императора — двух уникальных белых скакунов и белую кобылицу, так называемых «липизанцев». Со скрытой нежностью рассказывал Федот, как он выхаживал эти иноземные диковины, часто болевшие поначалу в непривычном для них климате, и с особой гордостью похвастал, что не так давно появился первый жеребенок, и теперь на Руси скоро можно будет устраивать «липизанские балеты», чем неизменно поражал гостей германский император.
Из дома вышел приодевшийся по случаю в холщовую красную рубаху с вышитым воротником Сома, даже на ноги он натянул сплетенные из прутьев башмаки, с подвязанными ремнями кожаными подошвами, хотя обычно ходил босиком. Все развлечения тут же прекратились, свита собралась к крыльцу и склонилась в поклоне — на крыльце появился князь Алексей Петрович Белозерский, за ним следовали князья Ухтомский и Вадбольский.
Одеты они были нарядно. Князь Алексей Петрович — в червчатом кафтане до икр, из-под которого видны были раззолоченные сафьяновые сапоги, князь Никита — в ярко-зеленом с золотом, а молодой князь Григорий — в вишневой ферези. Рукава одежд достигали длиной до земли и собирались в складки, при концах крепились украшенные жемчугами запястья. Застегивались кафтаны завязками на правой стороне. Воротники на кафтанах были по обычаю малые и узкие. Из-под них виднелись разукрашенные жемчугами да каменьями обнизи зипунов. К воротникам крепилось отложное ожерелье, расшитое золотом.
Поверх ферези, рукава и воротник которой были окаймлены золотым позументом, у князя Вадбольского был накинут на плечи легкий летний плащ, опашень. Головы князей украшали высоченные горлатные шапки с золоченными пуговицами и дорогими каменьями в суконных прорехах.
Вскоре за князьями вышла княгиня Вассиана в сопровождении Груши и Стешки в праздничных сарафанах и кокошниках и, поклонившись князю, сидевшему верхом на скакуне, проследовала в экипаж. Вся ее одежда от летника до торжественной мантии была сшита из дивных кружев, сплетенных белозерскими искусницами, кораллового и нежно-оливкового цвета, с серебряной нитью. Волосы строго убраны под платок с вышитыми жемчугом концами, а сверху красовалась кика с разукрашенным драгоценными каменьями челом. По бокам, ниже ушей спадали жемчужные шнуры, а всю кику обрамляла богатая жемчужная поднизь.
Когда княгиня взобралась в повозку и уселась на расшитые золотом подушки червчатого бархата, а напротив нее уселись ее прислужницы, первые ратники с бело-голубыми флажками на пиках по знаку князя двинулись к воротам, за ними следовала вся процессия. Большинство слуг шли пешком, окружая карету княгини, поэтому процессия двигалась медленно — из усадьбы выехали часа за два до начала литургии.
Витя и Рыбкин плелись в самом хвосте, чувствуя себя разбитыми и усталыми — поспать не удалось, поесть с утра не дали, не принято тут завтракать. О чашке кофе и заикаться бесполезно. Теперь еще тащись пешком невесть куда по холмам, все ноги собьешь. Кроме того, у Вити из головы не шли события предыдущей ночи. Он все время думал о де Армесе. Не зря араб этот как в воду канул, ни слуху, ни духу о нем. Лег на дно, как говорится.
Интуитивно Витя чувствовал, что испанец причастен ко всему происходящему. Более того, он явно имел помощников в усадьбе, так как лично нигде замечен не был, и скорее всего опирался он не своих матросов — матросы чернокожие, их сразу заметно. Помогал испанцу кто-то из холопов. Де Армес, де Армес… Узнать бы о нем подробнее.
Вот когда пожалеешь, что нет базы данных под рукой — где взять «информацию к размышлению»? Растопченко отчаянно зачесал в затылке, пытаясь собрать воедино все сведения, которые он успел услышать о капитане галеры. Капитан де Армес, служил на испанском флоте, плавал на завоевание Америки с Кортесом… Вот и все.
В каком году Кортес завоевывал Америку, Витя, хоть убей, припомнить не мог, так как если и читал когда-то об этом в школе, то давно уже позабыл. Он даже толком не мог ответить себе, какую Америку завоевывал Кортес, Северную, Южную или Центральную. Привыкшему опираться на технические устройства подслушивания, подглядывания и службу наружного наблюдения, работать «вслепую» бывшему майору советской госбезопасности оказалось трудновато. Но и стоять в стороне он не мог — долг и самолюбие требовали вмешаться. Он же профессионал из двадцатого века! Неужели ему не по силам справиться со здешними хитрецами?
Де Армес… Имя как будто знакомое… Хотя, может, это был спортсмен такой, или какой политический деятель. В Чили, например. Витя когда-то читал кое-что про Пиночета. Де Армес, де Армес… Дон Гарсия де Армес де Лос-Анхелес…
Задумавшись, Витя не заметил, как процессия уже покинула усадьбу и шествовала вдоль озера к монастырю. Возглавлял ее священник Афанасий в торжественном белом облачении, богато украшенном золотом, с посохом в руках, за ним служки несли хоругви и образа. Священник зычным голосом нараспев читал молитвы, все хором подтягивали за ним, осеняя себя знамением. Поднимаясь на холм, Витя увидел внизу галеру, она покачивалась на волнах, сияя на солнце золочеными бортами, паруса были свернуты, на палубах — ни души. Заглядевшись, Витя споткнулся и упал, больно ударившись головой о небольшой придорожный камень. Леха тут же подскочил к нему:
— Товарищ майор, ну, как же так! Больно? — он наклонился, помогая Вите встать.
— Ладно, ладно, — Витя с трудом поднялся, потирая ушибленное место. В голове у него звенело, а перед глазами плыли розово-зеленые круги. Кроме Лехи, никто не обратил внимания на происшествие, так как процессия приближалась к камню святого Кирилла Белозерского.
— Товарищ майор, может, вернемся, полежите? — заботливо спрашивал Леха, поддерживая Витю под руку. — Идти-то как? Не тяжело?
Витя пожал плечами. Отстранив Леху, он попробовал двигаться сам, но голова сильно кружилась.
— Да, вернемся, — решил он. — Как бы еще мозги не отшибить тут, в самом деле.
Опираясь на Леху, Витя вернулся в пустую усадьбу, прилег на лавку в поварне и с облегчением закрыл глаза. Вокруг царила тишина, только где-то под обитым крашеным тесом потолком навязчиво жужжала муха.
И вдруг Растопченко вспомнил!
Будто наяву перед ним предстала печатная страница из книги о великих путешественниках издательства «Мысль» за 1966 год. Он помнил это издание до последней строчки — зачитанное до дыр, оно валялось в отделе и от нечего делать раз за разом пролистывалось оперативниками во время ночных дежурств по городу. Он сам рассматривал эту книжку раз сто.
Так вот, в ней было написано…
Витя чуть не подпрыгнул под потолок от своего открытия.
Нет, нет, это совершенно точно! Там было написано, что Эрнандо Кортес, испанский конквистадор, дворянин по происхождению, что-то еще про то, где он родился, так вот, в тысячу пятьсот семнадцатом году он открыл и завоевал Мексику, потом в двадцать девятом совершил второй поход, а в сорок седьмом уже умер.