— Ибрагимка, посвети, — позвал он сына. Молодой князь подошел со свечой к отцу. Юсуф погремел ключами, нашел наконец нужный, открыл сундук. В комнате царила мертвая тишина. Гости перестали есть, слуги не приносили новых блюд. Только случайно залетевший мотылек трепыхал крылышками у свечи, вот-вот опалится.
— Летел бы ты, милый, подальше, — отогнал его Никита. — Что лезть на рожон?
Наконец, покопавшись в сундуке, Юсуф достал небольшую золоченую шкатулку, украшенную фигурками диковинных зверьков. Снова порылся в сундуке — из укромного места извлек небольшой ключик, осторожно открыл шкатулку.
— Вот, схоронил я тут, — показал он сперва Ибрагиму, — подарки, коими меня за службу государь мой Василий в молодые годы жаловал, чтоб ты знал. Вот солоница и перечница серебряные, вот орех индийский золоченый, чтоб доброе вино из него пить, вот рог, оправленный в серебро, а вот сосуды для питья в виде челнока и коня боевого, друга моего походного, с росписью, что ратные труды наши отображает. Все здесь берегу. И ты береги, Ибрагимка, коли что приключится со мной. Помни, что честь рода нашего и в наградах государевых тоже воплощение имела. Ну, а вот о чем говорил только что тебе, князь, — обернулся он к Никите, доставая с самого дна шкатулки небольшую бархатную коробочку.
— Вот он, красавец мой, — Юсуф открыл шкатулку. — Черный сапфир цвета чистейшего и прозрачности небывалой. Это я, наследник Эдигы, слуги Тамерланова, знавшего в камнях толк, тебе говорю. И усыпан весь розовыми и белыми алмазами. Да за такой камень сам великий Батый полцарства бы не пожалел. Потому что цена ему не полцарства, а царство целое…
Полржив перстень на ладонь, Юсуф любовался сапфиром, таинственно мерцающим в блеклом свете фонаря.
— А золото какое тут…
Ни Ибрагим, стоявший рядом с отцом, ни гости татарского мурзы, зачарованные красотой камня, не смели произнести ни слова. Вдруг небольшая вспышка отвлекла их внимание — мотылек все-таки попал крыльями в огонь и, вспыхнув, сгорел в одно мгновение.
— Вот, бедолага… — но не успел князь Ухтомский, нарушив молчание, закончить фразу, как втулка, закрывавшее красное окно, зашаталась и с глухим стуком упала на пол. Свечи стали гореть ярче и светлее, словно неведомая сила добавила огня в их пламя, оно стало краснеть на глазах. Послышался отдаленный шорох то ли шагов, то ли едва различимых голосов. Камень в руке остолбеневшего Юсуфа вдруг вспыхнул изнутри темно-багровым, кровавым светом. И тут же железный крест в окне, на котором крепилась слюда, вместе со всеми жердочками и шнурочками, которые ее поддерживали, с силой вылетел прочь и грохнулся на пол. Из открытого окна потянуло солоноватым морским бризом.
Схватившись за ножи, князья вскочили со своих мест, не понимая, что происходит. Свечи погасли, и темноту разорвал человеческий крик:
— А-а…!
Глухой удар об пол, будто тело упало.
— Свет! Свет сюда! — закричал что есть мочи Ибрагим.
Когда дворовые, прибежавшие на его зов, осветили фонарями да светцами сени, все увидели лежащего на полу, застеленном по восточному обычаю коврами, старого Юсуфа. В спине его торчал кинжал, кровь огромными темно-бурыми пятнами окрашивала золотистый шелк халата. В руке он все еще сжимал злополучный камень. И на глазах всех собравшихся сапфир вдруг исчез из его руки, словно растворился в ней…
— Отец! — Ибрагим в отчаянии склонился над ним.
Князь Алексей и Никита кинулись во двор.
Здесь уже смеркалось. Над Неглинной плыл прозрачный летний туман, предвестник завтрашней жары, вокруг все было тихо и спокойно — никого. Алексей и Никита переглянулись, оба подумали о Белом Озере, и сердце их сжала тревога.
Тем временем подоспевшие знахари и травники колдовали над мурзой. Он был еще жив. Князь Алексей послал бить челом государю, чтобы прислал ученого лекаря к Юсуфу. Никита, вернувшись в сени, подошел к столу и взял кинжал, только что извлеченный из тела Юсуфа.
Точно такой же он держал в руках на Белом озере, когда был убит пленный лях. Все то же слегка искривленное по-итальянски лезвие, обагренное кровью, та же рукоятка из черного агата с вензелем на ней: латинские буквы С и В и пересекающая их латинская V — знак победы.
«Что за дьявольщина!» — подумал князь.
Вскоре прибыл посланный государем лекарь-итальянец. Он осмотрел мурзу, предложил пустить ему кровь.
— Хватит уже, — отказался Ибрагим. — И так достаточно вытекло.
Когда лекарь выходил, Никита спросил его по-итальянски, чтобы никто третий не понял:
— Не знаете ли вы, синьор, что мог бы означать вот такой вот вензель на рукоятке? — он показал доктору кинжал.
— Откуда он у вас? — изумился врач. — Синьор Юсуф был поражен именно этим кинжалом?
— Да, именно этим, — подтвердил Никита, — это оружие итальянцев. Потому я и спрашиваю, не встречали ли вы где-либо у себя на родине подобное сочетание букв?
— Как не встречал, — вздохнул лекарь. — Я родом из Флоренции, синьор, отец мой служил придворным медиком у герцога Джулиано Медичи. Таким вот кинжалом был заколот герцог Джулиано много лет назад. Вензель этот принадлежит лютым врагам дома Медичи — герцогам Романьи и Валентине де Борджа. Точнее, последнему герцогу из их фамилии, Чезаре де Борджа, герцогу Валентине. Почти полвека назад он был убит наемниками Медичи. Но, умирая, успел послать верного человека, который воткнул такой кинжал в спину его врага. Человеком этим была его единственная дочь, шестнадцатилетняя Джованна де Борджа. По крайней мере, так говорил мне потом отец. Одевшись мужчиной, она проникла во дворец и, улучив момент, когда герцог Джулиано остался один, нанесла удар. Ей удалось выйти из дворца незамеченной, несмотря на многочисленную охрану.
— А не слышали ли вы, чтобы кто-то из наследников рода де Борджа приезжал в Россию? — спросил его Никита. — Ведь вы, наверняка, знаете всех иностранцев, которые здесь бывают?
— У рода де Борджа нет наследников, — обескуражил его своим ответом врачу. — По крайней мере, по прямой линии от Чезаре де Борджа и его отца Родриго. Я не считаю детей сестры Чезаре Лукреции, они принадлежат теперь к другой фамилии и к делам деда своего и дяди отношения не имели и не имеют. У брата Чезаре Джованни, если мне не изменяет память, не было законных детей, у Чезаре тоже — кроме Джованны. А незаконных кто же знает?
— А что стало с Джованной? — осторожно спросил Никита, предчувствуя ответ.
— Герцогиня Джованна де Борджа, — грустно ответил итальянец, — уже почти тридцать лет как мертва. Медичи отомстили ей за гибель герцога Джулиано отравленным кинжалом. Но, признаюсь, жаль. Это была прекраснейшая из женщин Италии, вообще щедрой на красоту. Я как-то видел в годы своей молодости, как она проезжала по Риму верхом на лошади. Ее сопровождал граф де Монтероссо и пышная свита. Помню, она посмотрела на меня. Глаза у нее были чудные, иссиня-зеленоватые, как волны моря, а волосы рыжие, что хвост лисицы. Не зря называли ее «римской лисицей». Жаль…
— Иссиня-зеленоватые, как волны моря… — задумчиво повторил за ним Никита. Он вдруг вспомнил о Вассиане.
— За родом Борджа шла дурная слава, — продолжил итальянец, — я и ума не приложу, как этот кинжал мог оказаться здесь, в Московии. Но слышал я, что с герцогиней де Борджа уже после смерти ее приключилось страшное событие. Ее похитил дьявол. Ее и людей, что были с ней на золотой галере де Борджа. Ее даже не успели похоронить. Так говорили. Не успокоилась душа ее, бродит по свету неприкаянная, не принял ее к себе Господь, — итальянец окрестил себя знамением на латинский лад. — А граф де Монтероссо, тот и вовсе после ее смерти рассудка лишился. Украл сокровища папы Александра VI, отца Чезаре, да и сгинул с ними где-то в Польше. Говорят, убили его там за них иезуиты.
— А не знаете ли вы, синьор, — спросил его слегка охрипшим от волнения голосом Никита, — не было ли среди сокровищ де Борджа ожерелья из рубинов величиной с кулак да, например, перстня с черным сапфиром…
— Откуда ж мне знать, — снова улыбнулся итальянец. — Я в тот ларец, Господь миловал, не заглядывал. Но точно знаю, что де Борджа рубины весьма жаловали. Это их фамильный камень был. Так что, можно предположить, что именно рубины, цены, видать, немалой, в том ларце как раз и лежали. Что бы иначе папы наши да епископы по всей Европе за тем ларцом гонялись? Только простите меня, принц, — итальянец церемонно поклонился, — мне к государю торопиться надо, о здоровье синьора Юсуфа доложить. Да, вот чудеса… — он еще раз взглянул на кинжал, который Никита держал в руках и, надев шляпу, пошел к своему экипажу, озадаченно покачивая головой.